Время шло слишком медленно, словно само по себе было изощренной пыткой, словно оно было заключено вместе с ним в эти стены и умирало от скуки, развлекаясь и мучая его. Время нашептывало странные мысли, которые тут же исчезали во тьме камеры, не доходя до памяти, капало на голову, секунда за секундой, — так капает холодная вода на темя пленников, не давая забыться ни на минуту, сводя с ума монотонностью, с отрешенной беспощадностью пробиваясь к самому ядру души, глухое к его стонам и мольбам о забвении.
Нет, он не проронил ни звука с тех пор, как в последний раз видел Цин. Сестра была последней, чей родной взгляд коснулся его лица, к тому времени потухший и обречённый. В тот миг, когда тюремщики стащили с нее цепи, он оттаял и потеплел, даря последнюю искру любви и печального сожаления, что уже ничего невозможно изменить. И когда ее, ослабшую от оков, почти что выволакивали из камеры на казнь, тьма, царившая в каждом углу этого места, накрыла его с головой.
— Вернитесь! Заберите меня! Сестрааа! — От его крика дрожали стены, но двери захлопнулись, оставляя его одного в полной темноте. — Я должен быть с сестрой!!!
Он не смог бы вспомнить лица тех из заклинателей, что окружили его позже, пытаясь заставить молчать и сковать ещё сильнее, чем те цепи на руках и ногах, грозившие разорваться от накатившей ярости. Несколько витков новых сдавили и подняли над полом, отрывая от холодных плит и лишая твердой опоры. Сверкающие вспышки талисманов роились вокруг и припечатывались к телу, как назойливые насекомые вгрызались в плоть, заставляя все ощущения таять и рассеиваться. Он перестал чувствовать тяжесть на запястьях и туго сдавленные ребра, свою кожу, покрытую зудящими от накатившей ненависти трещинами, и видеть темный туман перед глазами. Воля истончилась от грозного рыка до шепота, не громче обычного дыхания, а потом смолк и он. Ледяной крик застыл внутри, встав поперек безмолвного горла. И он просто закрыл глаза, желая сейчас только одного - умереть, перестать существовать, если уже мертв, и закончить на этом.
Именно за расплатой по счетам он шел сюда — получить свое заслуженное наказание. Должен был идти один, но семья решила иначе. Что теперь? Все они мертвы, а тот, чья казнь очевидна вдвойне, все еще жив, и причины тому нет.
— Фуух, готов, - чей-то напряженно скрежещущий голос прокатился по сырым камням подземелья. — Все стены и потолок чтобы тут расписали. Быстро! Больше печатей, не дайте этой твари шанс тут все разрушить.
— Да, господин, — кисти зашуршали по бумаге со всех сторон, как крысы в деревенском хлеву. Целая стая злобных крыс, не дающих ему двигаться.
— Уходим.
С момента, когда металлический лязг двери возвестил о том, что его тюремщики покинули камеру, прошло немало дней. Вэнь Нин не знал точно, сколько, он чувствовал, что прошла целая вечность, каждую минуту которой он проводил в неизвестности и ожидании. Рано или поздно кто-то за ним придет, но ожидание выматывало хуже боли, которая теперь вся, целиком и без остатка, поселилась в душе. Он остался совершенно один, и сейчас он не знал, что ему думать, не мог решить, что делать и что стоило бы сделать, представься тому возможность.
В какой-то момент времени он почувствовал, что магические цепи, державшие его над полом, дали слабину, и выпустил столько гнева и боли, сколько только смог. Единственное, что порадовало за все эти ночи томительного ожидания, — мелькнувшее в смотровом окне перекошенное лицо тюремщика, услышавшего звон упавших и раскатившихся по полу звеньев лопнувшей цепи. Нин стоял, закрыв глаза, не шевелясь, осторожно смакуя страх тех, кто трясся по ту сторону двери, ожидая от него чего-то большего.
Большего не случилось. Просто теперь он ждал судьбу, крепко стоя на своих ногах, склонив голову вниз и слушая приглушенные стенами звуки подземелья, и чем дольше слушал, тем тоскливее становилось на душе. О нем либо забыли, либо пытаются забыть, или происходит нечто такое, что не до него сейчас вовсе.
В какие-то редкие моменты он забывался и плыл в мареве, отдаленно похожем на сон, и тяжёлые мысли отпускали. Однако в этот раз из дремоты его вывел скрежет замка.
Тихие осторожные шаги заполнили камеру, прогоняя остановившееся назойливое время и наполняя ожиданием нового — неприятностей. Печать со лба была уверенно сорвана, и раздалось негромкое, вкрадчивое:
— Вэнь Цюнлинь, прекрасная новость: война окончена.
Нин позволил себе разомкнуть веки и ужаснуться, глядя перед собой на сына главы ордена Ланьлин Цзинь. Ожидал ли он увидеть именно его?
— Увы, траур не позволит никому из нас радоваться этому событию так, как оно того заслуживает. Но мы почтим живых и павших, вспоминая о них. Ты поможешь мне в этом?
От Мастера Вэя он слышал, что именно этот улыбчивый молодой господин убил главу ныне уничтоженного ордена Цишань Вэнь, всадив тому меч в спину. Даже такой жестокий тиран, как его дядя не заслуживал подобной смерти. Что говорить о том, что последний из семьи Вэнь сейчас целиком и полностью в руках его убийцы? Тем более странно было слышать подобные слова из его уст, тем более странным ему показался собственный ответ:
— Господин Цзинь… я сожалею… Ваши братья… Я не желал им смерти. Это моя вина, - Нин закрыл глаза всего на миг, чтобы смахнуть непонятно откуда навернувшиеся, никому не нужные слезы, и качнул головой, пробуя потянуться. Не вышло. — Я не понимаю, разве война не закончилась уже давно? И не понимаю, почему бы вам просто не убить меня… — Он не хотел никому помогать. Пусть все закончится быстро.
Быть может, Мастер Вэй смог спастись от тех, кто пытался убить его, и спрятать Юаня? Одна на это надежда.

Отредактировано Wen Ning (Суббота, 15 августа 03:53)

Слова сожаления, высказанные так легко, заставили вспомнить семью: сестру, бабушку, племянника, но не главу и его сыновей. Возможно, он никогда не считал их своей семьей, возможно, именно поэтому посчитал нужным когда-то давно помочь чужаку, бывшему к нему добрее своей родни, пойдя против интересов клана. То также было “ударом в спину”. Напоминание о цепочке таких ударов многогранным эхом прокатилось в голове, перекатываясь в памяти. Все началось так давно и зашло слишком далеко. Если бы только глава не нашел тот первый осколок Иньской печати, кто знает, семья была бы жива и по-прежнему считалась самым сильным орденом…
“Последствия”, — Нин безмолвно перекатил во рту это слово. — “У всего есть последствия”.
— По-твоему, убить — это простое решение любой проблемы?
Он только и успел опустить взгляд, оторвавшись от лица говорящего, и, пока он думал, водил глазами из стороны в сторону и едва заметно качнул головой, не решаясь ответить ни “да”, ни “нет”. Этот человек пришел сюда сам, или его прислали сюда, явно не просто так.
“Что ему нужно от меня?” — Он снова попытался пошевелиться, пробуя сдвинуться хотя бы на один цунь. Талисманы держали его крепко.
— Твоя смерть не вернет мне братьев, Цзинь Лину — родителей, клану — наследника. Но твоя жизнь, или...
Он совершенно запутался. Казалось, все изначально было ясно, нельзя вернуться назад в прошлое и все исправить, необходимо платить долги. За убийство наследника ордена полагалась смертная казнь. Но отчего-то сейчас все шло не так, как должно было…. Чего на самом деле желает этот приветливый господин в белых одеждах, так стремящийся сохранить ему жизнь? Жизнь… может принести пользу. Пользу для кого?
“Неужели они хотят выманить Мастера Вэя, оставив меня здесь?”
Хорошо, что талисманы не давали двигаться, не было заметно, как возмущение заставило напрячься и дернуть цепи. Но едва уловимое движение воздуха вокруг него подвинуло светлые пятна зажженных талисманов, которые составляли единственный свет в камере. Внезапная догадка отрезвила и заставила быть внимательнее к словам и чувствам, которые можно неосторожно показать.
— Для начала, есть некоторые неразрешенные вопросы. Возможно, у тебя тоже есть, а может, ещё появятся. Думаю, равноценный обмен ответами — справедливое предложение.
Нин широко открыл глаза, поморгал, глядя на посетителя, открыл рот и кивнул, выдав только неоформленный в слова звук, якобы соглашаясь.
“Думай,” — продолжая моргать, он искал вопросы, ответы на которые хотел услышать первыми.
— Господин Цзинь, мы все потеряли родных в этой войне, и мне, действительно, жаль, что ничего нельзя изменить. Я пришел сюда, чтобы не было новых жертв, я несу ответственность за те убийства, только я... Поэтому я заслуживаю смерти и не жду пощады.
Все, что он сейчас мог - это смотреть, слушать и думать, едва качая головой. Интересно, попроси он о милости побыть без оков, согласится ли? Но это позже, в этом нет никакой пользы.
— Вы сказали, — продолжил он почти сразу, — что Цзинь Лин потерял родителей? Я не ослышался — родителей? Что случилось с девой Дзян? И что… что значит — война окончена? Я не понимаю, что это значит для вас...

Отредактировано Wen Ning (Воскресенье, 16 августа 21:15)

Даже задавая вопрос, он втайне надеялся, что в ответ ему будут лгать и сгущать краски, чтобы уговорить его на что-то. На что? Нин все еще не понимал, о какой помощи с его стороны идет речь. Новости, одна другой хуже, мало походили на уговоры о сотрудничестве. Если бы только можно было узнать правду…
— Молодая госпожа погибла? Но… как же так, — едва слышно прошептал он, далее слушая, опустив взгляд и застывая.
Не было никого, кого бы Мастер Вэй Ин любил больше, чем свою Шидзе. Да и как было не любить это солнечное создание? Самая добрая из женщин, кого Нин когда-либо встречал за всю свою недолгую жизнь, и кто не была из семьи. Если она погибла от руки мертвеца, поднятого Мастером Вэем, то, значит ли это, что Мастер Вэй пришел в Ланьлин и попытался захватить Башню Золотого Карпа, чтобы вызволить их из добровольного плена? Или молодая госпожа самовольно отправилась искать его на гору Луаньцзан и погибла там, оставшись без защиты? Мысли метались за припорошенным печалью взглядом, устремленным больше в никуда, чем сфокусированном на чем-то, но ни один из вариантов не мог объяснить случившееся в полной мере. Что-то не сходилось.
— Но ошибка исправлена. Это и значит окончание войны. Тигриная печать уничтожена. Как и её создатель, потерявший разум из-за того, что сошел с Пути.
— Ошибка, — протянул Нин, чувствуя, как по трещинам растекается жидкий огонь, жалящий изнутри, как та самая боль, чувствовать которую он все еще мог, захлестывает его волной, и если бы он мог глотать воздух, то делал бы это сейчас жадно. как рыба, выброшенная на берег и в итоге раздавленная сапогом.
“Нельзя… Не сейчас. Потом, когда-нибудь потом или, если придется, или никогда… Я не позволю ему видеть мою скорбь, ” — Нин мысленно сжал пальцы в кулаки, на деле оставшись недвижим, и погасил внутренний огонь. Постаравшись казаться сломленным, он напротив — собрался с мыслями и остыл, как накалившийся кусок металла, который бросили в ледяную воду. “Говори, говори… что тебе нужно, ну,” — не меняя выражение лица, Нин висел на своих цепях и терпеливо ждал продолжения.
— … что заставило молодого господина Вэя выбрать темный Путь и пройти по нему так далеко в столь краткие сроки. Уверен, ты знаешь…
“Уверен, что я знаю? Для того, чтобы предотвратить? Как интересно,” — теперь торопиться было некуда, нужно было все очень тщательно обдумать.
Слова текли рекой, плавно перекатываясь с камня на камень, льстивые и знающие только одну цель — выгоду для кланов, которые уничтожили его семью и весь его орден, не считаясь ни с чем, ни с возрастом, ни с возможностями, ни с ролью людей в его жизни, вырезали как стадо, неугодное большинству влиятельных победивших в войне господ.
Ошибка исправлена. В этом мире ошибка — идти против большинства, защищая проигравших. Мастер Вэй — та ошибка, которую им нужно было исправить, ошибка, которая заставляла их бояться его силы и жаждать отобрать ее у него. Они уничтожили его, но как? Растоптали как муравьи — количеством? Мог ли Мастер Вэй потерять разум, на самом деле?
“Вряд ли мне удастся узнать это наверняка,” — Нин молча дослушал длинный вопрос до самого конца. Одно ясно, будучи приближенным Вэнь Жоханя, этот господин узнал далеко не все, что собирался, и теперь пытается наверстать упущенное. Вряд ли в то же самое время он мог слышать что-то слишком хорошее о дурачке Вэнь Нине, как его иногда за глаза называли в ордене, и уж точно ничего о том, что стало с этим дурачком потом.
— Пожалуйста... пожалуйста, дайте мне… немного времени, — прошептал он, выбирая слова, которые скажет после. — Мы не хотели, чтобы так вышло… Мы просто хотели спокойно жить вдали от всех и никому не причинять вреда.
На несколько секунд он закрыл глаза и вздохнул.
— Вы хотите знать, как случилось, что Мастер Вэй встал на темный путь? Должно быть, вы не знали, но мысли об этом у него были еще во время нашего обучения в ордене Гу Су Лань. Его тогда даже выгнали с занятий, представляете? Он говорил, кажется, что эта сила не используется, хотя она очень… Или что вы имеете в виду? — Нин знал, что сейчас у него очень печальный взгляд, в котором почти стоят слезы, и это не было напускным. Но уж лучше слезы, чем бессильная ярость в ответ на эту улыбку, которую вдруг нестерпимо захотелось затолкать в горло посетителю. — Мастер Вэй говорил, что выжить на горе Луаньцзан не так уже сложно, мы все там жили. Нельзя, конечно, назвать эту землю плодородной, она бедна настолько, что даже редис выращивать было очень трудно. Но мы же там были и покинули то место.... по доброй воле.
Он замолчал и долей непонимания и вопрошающе смотрел на Цзинь Гуанъяо, ожидая реакции на свои слова.

В то время, когда он собирался рассказать историю ни о чем, подбирая правильные слова, Цзинь Гуанъяо произнес ответ, обдумывание которого Нин решил отложить на потом. И вроде бы он сказал то, что ему уже было известно, но, как ни странно, специально думать об этом он не решался:
— У вас был шанс. До бойни на тропе Цюнци, и той, что ты учинил в Башне Золотого Карпа, — вам давали этот шанс.
Бойня, которую он учинил здесь… Что же на самом деле произошло, когда они пришли в Башню Золотого Карпа? Их сразу окружили и взяли под стражу, они стояли на мосту и разговаривали с главным… вернее, говорила Цин. Она говорила о том, что есть обещание — оставить Старейшину И Лин в покое, если он выдаст всю семью Вэнь и тех, кто им верен, дабы наказание за смерть наследников ордена Ланьлин Цзинь свершилась. Их вели через строй заклинателей, наблюдавших за прибытием, а потом… Потом раздались звуки флейты, и свет померк. Уже позже, в темноте подземелий, когда он очнулся, Цин рассказала, что он потерял контроль и причинил вред трем десяткам заклинателей, которые пытались его связать.
Нин вдруг ясно осознал, что эта флейта не могла принадлежать Мастеру Вэю, ведь он должен был пролежать три дня на горе Луаньцзан без движения, Цин была уверена в этом, когда они уходили, а в пути они были всего два с половиной дня. Эта флейта принадлежала кому-то другому. Но это значило, что…
— Да, вы все жили на земле, которую расчистил для вас молодой господин Вэй. Один человек сделал то, что веками не удавалось сделать сильнейшим кланам заклинателей. Но это следствие, а мне хотелось бы увидеть причину.
Нин внимательнее присмотрелся к тому, кто продолжал говорить так много, и позволил себе один единственный взгляд, полный скрытого гнева, когда тот, медленно вышагивая по кругу, оказался у него за спиной.
“Пристань Лотоса, “ — чтобы не потерять преимущество, Нин поспешно закрыл глаза, а когда открыл, вернул лицу привычное уже выражение тихой скорби и раскаяния. — “Он хочет узнать то, что не вошло ни в один доклад, значит, нет никаких прямых доказательств. Свидетелей нет, одни домыслы,” — он немного перевел дух и скосил печальный взгляд на появившегося из-за плеча заклинателя.
— ...Что произошло с Вэй Усянем? Что дало ему такую силу? Почему она не убила его, как убила бы любого другого заклинателя? Ему ведь это уже не повредит. А твоё молчание напротив может повредить кому-то. Подумай, ведь этим человеком может оказаться тот, кто тебе не безразличен.
— Господин Цзинь, — уголок губ Нина дернулся в попытке не сказать ему в лицо, куда он может идти со своими вопросами, а по лицу пробежала волна, боли, как он надеялся, а не отвращения, — все, кто мне не безразличен, — он выждал несколько секунд, понимая, что есть шанс, узнать хоть что-то, — уже мертвы.
Что, из того, что ему известно, может помочь узнать больше?
— Вы говорите, я и сестра имеем прямое отношение к бегству пленников из Пристани Лотоса. Но как возможно, чтобы сестра была причастна к этому? Он все время была в наблюдательном пункте в И Лине, разве нет? Я… не буду отрицать, я, действительно, помог господину Цзян Ваньину и передал его м… господину Вэю. Сестра всегда говорила, что мы целители, мы не убиваем, а то, что делалось… это было простое убийство. Я всегда был против такого, — он перевел дух. — Они уплыли на лодке, а я вернулся к сестре. Вот и вся история. Откуда мне знать, куда они направились, и что с ними случилось потом? Возможно, сестра знает… — он опустил голову и посмотрел исподлобья, — знала. Они так много вели разговоров со Старейшиной И Лин… А что я? Я очнулся на горе Луаньцзан и понял, кто я…. — он оглядел себя, руки в цепях и снова перевел взгляд на заклинателя, — что я. Я не задавал вопросов своему Мастеру…

Вэнь Нин не ждал ничего хорошего от этого заклинателя в белом и не был уверен в том, что прояснится судьба тех, кто был ему дорог. И хотя его слова, сказанные ранее, завуалированно побуждали к действию, — всё равно, что открыто заявить: “Нет никого, кто может заставить меня передумать и заговорить, верни мне семью, и тогда посмотрим”, — но, кажется, он ошибался, считая, что это успокоит.
Он ждал и боялся того, что случилось позже. Ждал, что разумный господин Цзинь, ищущий ответов на свои вопросы, не сможет отказаться от жизни того, кто знает ответы, и казнить его. Боялся, что не сможет промолчать, если что-то пойдет не так. Безмолвно застыв, Нин наблюдал, как приблизился, неся на руках тело сестры, — он узнал ее сразу! — тюремщик. Как положил его на пол, к ногам одного из их палачей, и ушел. Лязг металлической двери, ее петель и засова, отдался неприятных эхом по стенам и в его голове.
— ...если им достаточно праха, к чему быть расточительным?
Мысль о том, что сестра жива, оглушила радостью на краткий миг, чтобы обрушиться штормовой волной вслед за ней и растоптать последнюю надежду на завершение истории их семьи и смерть, принесшей бы забвение и покой. Нет, вместо этого господа Цзинь из Башни Золотого Карпа решили, что пришло время их правления, — именно об этом говорил Старейшина И Лин, когда они строили дома на горе Луаньцзан, — и теперь они могут присвоить запретные знания и тигриную печать себе… Кто знает, уничтожена ли она на самом деле? Лжи сегодня молодой господин Цзинь излил уже предостаточно. Но то, в чем не было сомнения, — сестра жива. Она лежала на полу, и ее касались грязные руки лживого заклинателя. Которому всё сильнее хотелось врезать ногой в голову, так удачно расположившуюся перед ним. В это свое желание он вложил столько гнева, сколько захотел, но не дал себе шелохнуться ни на рисовое зерно вперед. Гнев, ненависть, желание мстить, а теперь стало слишком ясно — есть за что, — самая темная из всех, энергия пробила себе дорогу. При желании собрать еще и отчаяние, с лихвой разлитое по подземелью, было бы не слишком трудно. Уже много дней талисманы, сдерживающие его, выполняли свою работу не в полную силу, уже много дней он просто спокойно ждал, ничего не делая и не пытаясь вырваться. Не хватало только одного - настоящего желания и цели, чтобы это сделать.
— Вэнь Цюнлинь, мне следует повторить мои вопросы?
Нет, он не будет рвать цепи сейчас и не будет рисковать всем, пока ситуация не станет безвыходной, но истончить, сжечь силу талисманов изнутри — не такая уж непосильная задача. Нужно просто накопить столько гнева, сколько придется.
— Сестра… Сестра! — он звал громко, но она не откликнулась. Плевать ему было на господина в белом и его вопросы. Все, что сейчас интересовало, — в каком состоянии его Цин. Он смотрел так долго, как было нужно, чтобы убедиться, что ее сознание подчинено чужой воле, но она не марионетка.
Только после этого он перевел взгляд на заклинателя и, продолжая свой бестолковый рассказ, бросил ему в лицо:
— Вы меня хотите запутать? Я же вам всё рассказал! Почему сестра в таком состоянии? Разве она не сказала то, что вы хотели? Аааа, — он качнул головой, — я понял, не сказала.
Больших трудов стоило не улыбнуться, а сохранить выражение лица деревенского дурачка. Сестра не дала им того, что они хотели, именно поэтому она жива, именно поэтому она здесь и будет здесь, пока они не убедятся, что Вэни, оба, не скажут ни слова. Оставалось только тянуть время и думать, что делать дальше.
— Значит, вы пришли ко мне, чтобы узнать все от меня? Но я же уже говорил, сестра знает больше меня, а я всего лишь слуга Старейшины И Лина. Так что там с вопросами, господин Цзинь?
Потерянный интерес к нему был тут же продемонстрирован, Нин снова смотрел только на Цин, ища в ее лице хотя бы тень разума и попытки понять, что тут происходит.
— Сестра! Сестра, ты меня слышишь? Сестра…

Отредактировано Wen Ning (Воскресенье, 23 августа 04:08)

Всё, что когда-либо было их миром, перестало существовать. Мир их сузился до рваных полос света, отбрасываемого горящими талисманами, и полутени между ними. Цзинь Гуянъяо знает, что  делать, он знает, как разговорить непокорных. Или думал, что знает, поднимаясь на ноги и заставляя сестру подняться следом. То, что ею управляют, сомнений не вызывало, но если бы сестра сказала хоть слово… хотя бы слово согласия, он бы…
— Она слышит,  видит. Чувствует. Хочешь убедиться?
Нин пропустил момент, когда она сделала шаг вперед, не имея возможности противиться связывающей ее волю власти, — перед глазами все поплыло, затянуло темной пеленой. И сквозь нее яркой вспышкой вспорхнуло и исчезло видение — последний день в пути.

Идя сюда с горы Луаньцзан, они почти всю дорогу молчали, и, лишь когда вдали показались резные крыши последнего города в их путешествии длиною в жизнь, Цин сошла с дороги и сделала привал. Они торопились, боясь, что иглы, даже лучшего целителя, не смогут надолго удержать старейшину И Лина, что он придет в себя раньше срока, и все договоренности и надежды исчезнут вместе с его вмешательством. Они торопились, чтобы данное слово было сдержано. Бежали от жизни, нести которую становилось все более тяжкой ношей, как если бы шли по бесконечной дороге, которая водит путника одним и тем же кругом бессчетное количество раз. Они устали быть изгоями, живыми смертниками, мишенями. Ни справедливости, ни прощения, ни помилования — на это никто не рассчитывал. Семья и все те, кто когда-то жил у подножия горы Дафань, смирившись с неизбежным, шли по дороге в Ланьлин, чтобы покончить с затянувшейся болью и спасти того, кто защищал их дольше, чем следовало.
— А-Нин, — сестра была такой уставшей и замученной, в дорожной пыли, — нам нужно сохранить достоинство и привести одежду и волосы в порядок. Пусть мы идем на казнь, мы не можем появиться в таком виде в городе.
— Что мне сделать для сестры?
— Принеси воды для умывания, и… ты не забыл, что я говорила тебе? Ты дал обещание...

Вэнь Нин помнил.
Он цеплялся за него изо всех сил, кусая губы, за это обещание, когда смотрел на проклятое пламя, лизавшее пальцы Цин.
Вэнь Нин помнил каждое слово, он помнил, как сестра тогда вытерла скатившуюся по щеке слезу, умылась, тронула красной краской веки и губы. “Они могут убить солнце, но не сломить его дух”, — подтверждая это, Цин привела своих людей в Башню Золотого Карпа. С улыбкой на лице, полной достоинства.
Им не дали уйти из жизни, отобрали желанное, превратив принятие своей судьбы в беспощадную бойню и затем объявив об их мнимой смерти, им не дадут покоя, пока один из них не сломается. Беда в том, что сломать можно любого, и Цзинь Гуанъяо нашел способ это доказать.
— Хочешь продолжить? Что дальше?.. Нет, не лицо.
Взгляд метнулся к изможденному, но все еще прекрасному лицу сестры, застывшей прямо перед ним. Сжатые плотно губы и дрожащие ноздри, втягивающие спертый воздух кричали о боли, которую она испытывает. Но нет, младший брат не в силах противиться ее решению… Видя его сомнения, их палач решил продолжать убеждение:
— Знаешь, отец считает твою сестру очень привлекательной. Вероятно, он захочет поговорить с ней, до того, как забудет о ее существовании, вернув в подземелье.
Смысл сказанного дошел не сразу. Только после того, как он вспомнил рассказы о главе ордена Ланьлин Цзинь и его пристрастиям. И это опрокинуло чашу его терпения в одно мгновение. Как и без того хлипкая дверь слетает с петель от одного пинка, Нин почувствовал, как жгучая ярость поглотила этот маленький мир, где он пытался держать себя в руках.
— Неужели молодой господин Вэй одобрил бы такие жертвы ради сохранения его тайн? Особенно после его смерти. Прекрати упорствовать — и ей больше не нужно будет терпеть всё это.
На грани понимания того, что срывает с него покров терпения, — честь сестры, неприкосновенность, надругаться над которой он не позволит никому, смерть, печатью которой они оба уже отмечены, им не выбраться живыми, их не выпустят отсюда никогда, клятва, данная когда-то Вэй Ину и вторая — сестре. Во что бы то ни стало, он должен сохранить то малое, что у них еще осталось.
Больше не нужно сдерживать себя, ведь это не поможет, это просто затянет агонию и даст палачу посмаковать их унижение и боль. Ни вдохом больше, не будет так, как он сказал. Казалось, оковы затрещали, сгоревшие талисманы лопались один за другим, так быстро, что он сам не успевал считать их. Выломать массивные кольца из стен и выдрать цепи, на которых были подвешены его руки, — еще один один краткий миг. В следующий — он уже обхватывает левой рукой такое хрупкое сейчас и беззащитное тело сестры, бережно, насколько только возможно, закрывает ее собой.
— Ей больше не придется терпеть! — Голос его больше похож на рык животного. Он, выбрасывает руку с висящей на ней цепью в сторону белого пятна, плывущего перед глазами и желая одного — покалечить, но не убивать. Убить — сейчас это было бы подарком с его стороны. Он бьет и бьет, выгоняя тщеславного господина с его льстивой лицемерной улыбкой вон из этого места.
— Ты никогда не получишь того, что тебе нужно! — Удар за ударом сотрясают пол и стены подземелья, многолетняя пыль и новое крошево поднимаются в воздух. — Ты не заставишь нас нарушить клятвы! — Разворот вокруг оси добавит силы ударам, Нин попал в дверь, и она оглушительно загрохотала. — Проваливай, откуда пришел!
Нет, он не будет убивать его и изменять самому себе. Не для этого он сломал путы и даже не для того, чтобы видеть, как побитая собака уползает в свою конуру где-то в чертогах выше. Он сорвал все талисманы, какие нашел. Цин висела на его руке, стоять без них у нее сил не было.
— А-Нин… — хриплый голос, уставшая улыбка, дрожащие от напряжения пальцы на его щеке. Это всё, что ему осталось.
— Сестра…
Объятие бережное и завораживающе ласковое, какое никогда раньше он себе не позволял, но сейчас это единственное, что остается. Она больше не будет страдать. Она сможет отдохнуть…
Как она говорила? Если все сделать правильно, боли не будет.
Тяжелые цепи потянулись за ладонями и траурно зазвенели. Хруст шеи и остановившееся дыхание Цин, продолжавшей мирно улыбаться, заставили зажмуриться, чтобы затем разразиться криком отчаяния. И, если бы крик мог разрушать стены, этот город бы навсегда погрузился в бездну....