«Ну, его хотя бы не попытались убить — уже хорошо. Шэнь решил, что все же не стоит сразу обрушивать на них факт того, что все они персонажи новеллы, так еще и гейской, так что тактично смолчал». © Шэнь Юань
The Untamed |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » The Untamed » Сыгранное » Свет в ночи
Свет в ночи
Участники:
WEN QING ◄► WEN NING
Место:
Родные места побочной ветви семьи Вэнь у горы Дафань
Время:
примерно год спустя после гибели родителей
Сюжет:
Когда наступает время для принятия важных решений, но терять то малое своё,
что еще остается, не хочется...
Отредактировано Wen Ning (Суббота, 26 сентября 23:00)
![Wen Qing [x]](http://forumavatars.ru/img/avatars/001a/b5/3f/29-1600811278.jpg "Wen Qing [x]")
Над ярко-красным горлышком глиняного горшочка, установленного в жаровне на тлеющих углях, поднимался ароматный пар, уже отчетливо заметный в наступающих сумерках. Цин склонилась над ним, попутно убрав за ухо прядь волос, и пару раз махнув ладошкой чутко принюхалась. Запах был правильный - приторная сладость ушла, сменившись приятной немного вяжущей терпкостью. Цин довольно улыбнулась, и натянув на ладони рукава своего одеяния, осторожно сняла горшок с углей, отставляя в сторону - остывать.
- Молодая госпожа! Госпожа Цин!
Девочка выпрямилась и поспешно убрала руки за спину. Если Бабушка увидит, что она опять пользовалась рукавами вместо специально сшитых для нее рукавиц, то снова начнет ворчать.
Поворчать Бабушка любила. Особенно когда ей приходилось подшивать наглым образом лохматящий во все стороны обтрепавшийся подол или ставить заплату на очередную подпалину на рукаве ее "рабочего" платья. Цин не раз говорила, что может и сама это сделать, но Бабушка каждый раз поджимала губы и начинала нудную лекцию о том, что не гоже молодой госпоже самой себе одежду чинить, покуда ее старые глаза еще хоть что-то, да видят. Цин каждый раз про себя тихо удивлялась - какие ж они старые то, глаза эти, если могут заметить все-все-все. И по каким кустам молодая госпожа изволила с утра шастать, и что шастала она не поевши, и каким подножным кормом до обеда перебивалась, и что опять полночи не спала, хотя лежала тихо-тихо, как мышка, дыша тихо и размеренно, чтобы не разбудить приютившегося у нее под боком А-Нина.
- Вот вы где, молодая госпожа Цин, - Бабушка остановилась за два шага от навеса, под которым Цин варила свои снадобья и шумно переведя дыхание поклонилась. - А я вас ищу-ищу. Все ноги сбила, старая, все дыхание растеряла. Ищу-ищу, зову-зову, а молодая госпожа молчит - ни словечком не откликнется. Я уж думала, что она вместе с молодым господином в лес ушла, по травы свои. Всю гору излазала, каждую травинку выучила, а все мало ей. И молодому господину мало - как усвистал в лес, стоило солнцу к закату скатываться - так и нет его.
Цин улыбнулась. Бабушка прекрасно знала, где ее найти. А сама Цин прекрасно знала что А-Нин "усвистал" в лес. Братишка часто уходил один, что Бабушке не нравилось. Слишком свежи были еще воспоминания о том, как они на пару его выхаживали. Но Цин никогда не запрещала ему этого. В лесу А-Нину как-то легче дышалось. Иногда она думала, что брат знает и понимает лес гораздо лучше нее. По другому. Так, как самой Цин никогда не понять.
- Я схожу за ним.
Цин плеснула на угли водой, из стоящего рядом деревянного ведра, и шагнула из под навеса.
- А покушать? - всплеснула руками бабушка. - Вот, - она протянула Цин завернутые в лист бамбука рисовые булочки. - А то ведь, не приведи Небо, и домой то не дойдете.
- Спасибо. - Цин взяла еще теплый сверток и почувствовала, как предательски защипало в носу.
Совсем скоро ничего этого не будет. Ни ворчания Бабушки, ни теплых булочек, ни ласковых сумерек, укутывающих гору словно серым прозрачным покрывалом. А будет... Неизвестно, что будет. Цин даже предполагать не может. Только надеяться.
Лес встретил ее как обычно - шелестом листвы над головой, похрустыванием высохшей травы под ногами и той особой тишиной, что бывала только в сумерках. Цин шла быстро, особо не оглядываясь и не смотря под ноги - тропы рядом с деревней она знала наизусть.
- А-Нин! - голос ее разносился далеко, даже без приставленной ко рту ладони. - А-Нин!
[AVA]http://forumupload.ru/uploads/001a/b5/3f/29/442102.jpg[/AVA]
Отредактировано Wen Qing (Воскресенье, 29 ноября 20:22)
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони — всё скачут и скачут.
А избы — горят и горят...
Свет всегда был теплым. Нин любил закрывать глаза и, сидя в тени, выставлять только руки под лучи солнца. Он мог играть так со светом очень долго, ловя его золотые пальцы своими, набирая в ладони и выпуская, как пригоршню песка — по ветру, чувствуя, почти слыша, как он струится и уносится вдаль, стоит чуть сильнее тому подуть. И сестре не приходилось говорить тогда, что надо подождать, пока она сделает то или это, чтобы поиграть с ним. Сестра почти всегда была чем-то занята, но не во всём Нин мог помогать ей.
С самого раннего утра, пока роса еще оставалась на травах, сестра шла в их небольшой огород и поливала растения, которые они сажали. Нин еще не совсем понимал, зачем, но, если сестра говорила, что так надо, значит, надо делать. Иногда он мог проспать и не услышать, как она уходит, и прибежать в огород позже, запыхавшись. Обычно сестра качала головой, и они шли обратно в дом, умываться и одеваться, и расчесывать волосы, а потом уже вместе возвращались и делали эту простую и необходимую работу. Так Нин прибегал в огород каждый раз, пока сестра не начала будить его каждое утро, и тогда уже он перестал просыпаться один и искать сестру.
Растения все были разные. Со временем он научился узнавать их по листьям, и, когда правильно называл, сестра улыбалась. Некоторые из них, бережно выкопанные и уложенные в корзину, были принесены с холмов, за ними сестра следила особенно, даже поливала их все сама и каждое — по своему, то под корень, то вокруг или совсем немного, а иногда она брызгала водой на листья и смотрела на солнце. Нин спрашивал, почему сестра это делает, а она объясняла, — чтобы листочки не сгорели — и прикрывала их большой плетёной корзиной с прорехами. Он тогда не понял, как солнце может сжечь, оно же не костер, но старательно приносил ей большие чаши с водой, бегая по вытоптанной тропинке между грядок и очень стараясь не спотыкаться. Иногда всё же случалась такая неприятность, сестра качала головой, улыбалась и говорила:
— А-Нин, осторожнее, — и почти всегда гладила его по голове, если он расстраивался, что опрокинул воду на себя или вымазался в земле. В любом случае, они снова шли в дом, чтобы переодеться и закончить полив растений позже. Сестра никогда не ругала его за грязную одежду, а бабушка только охала и давала чистую, а потом и вовсе для полива растений у него появилась специальное одеяние, которое можно было спокойно вымазать и переодеться к завтраку.
На завтрак бабушка всегда приносила баоцзы и спрашивала, что они с сестрой хотят на обед.
— Еще баоцзы! — Нин всегда говорил об этом, потому что больше всего он любил рисовые пирожки, которые готовила им бабушка. Та смеялась и спрашивала, что еще, кроме булочек, приготовить. Иногда Нин хотел что-то еще, но не мог рассказать, чего хочет и молчал, открыв рот и ища слова, которых не было. Сестра говорила тогда, что бабушка готовит лучше всех, и они съедят всё-всё. И тогда Нин кивал и тоже говорил, что они съедят всё-всё. Почему-то бабушка и сестра смеялись после этого. Нин любил, когда они смеялись...
На холмы они ходили после завтрака, еще до того, как солнце поднималось высоко-высоко и становилось очень горячим, когда уже нужно было прятаться в тень. Сестра брала широкополую соломенную шляпу, корзину лекаря и уходила искать целебные травы. Собирать приходилось много и каждую — в свой сезон. Когда Нин достаточно окреп, он стал ходить с сестрой. Но в первый раз, когда он узнал, что сестра ушла, он пошел ее искать и потерялся сам. Долго ходил в высокой траве на холме и звал ее, пока его не нашли. В тот день он понял, почему сестра говорила, что солнце может сжечь. Щеки у него несколько дней были красные и горели, а сам он болел и лежал дома совершенно без сил, даже не мог есть баоцзы…
Больше Нин так не делал, не уходил из дома на холмы один, но сестре пришлось взять его с собой, когда он поправился, чтобы он помог собрать все травы, которые были нужны деревне. С тех пор Нин помогал, когда мог.
Иногда он болел, и ему приходилось оставаться дома всё время. Тогда с ним сидела бабушка, а сестра часто приходила и давала лекарства и фигурки, сплетенные из соломы, которые ему так нравились, а ещё — мешочки с ароматными травами.
Запахи Нин любил больше всего. Он мог часами лежать и вдыхать запах трав, которые приносила сестра, и тогда ему становилось лучше. Или не становилось, но хотя бы не было странного желания сидеть и не двигаться, слушая звуки вокруг.
Нет, пожалуй, больше всего он всё таки любил звуки.
Звуки заполняли все его пространство, когда он закрывал глаза. Он слышал, как журчит вода, которую приносил каждый день Четвертый дядя, считал, сколько ведер он выливал в бочку на кухне и в другую, которая во дворе. Иногда сбивался со счета и начинал заново. Слушал лай собак на улицах за забором, кудахтанье кур у соседей, уютное похрюкивание свинок с другой стороны от их дома, пение птиц в лесу, голоса людей и детей, с которыми он играть не хотел. Вечное оглушительное жужжание цикад заглушало собой почти всё, но со временем Нин научился различать на его фоне и все остальные звуки.
Сегодня он дождался, когда цикады стихнут, чтобы найти самую жужжучую из них, которая уже три вечера звучала дольше всех, и узнать, где она сидит. А потом просто пошел по тропинке в лес, когда увидел вдали огонёчки, и бродил за ними, пока не услышал голос сестры:
— Сестра!
Обрадованный, он побежал навстречу ей. Наконец, она освободилась и сможет с ним поиграть!
[status]Огонёчек[/status]
Сумерки густели быстро, словно ореховый кисель, что изредка готовила Бабушка, когда хотела их побаловать. Прозрачная серая дымка становилась плотнее, наливаясь прохладной темнотой наступающей ночи. А-Нин все не откликался, и тревога отозвалась неприятным покалыванием вдоль позвоночника. Цин нахмурилась и ускорила шаг.
- А-Нин! - девочка приставила ладонь ко рту. - А-Нин!
Она ушла довольно далеко от деревни. Дальше, чем брат обычно уходил один. Цин остановилась и прикусила нижнюю губу. А что если Бабушка была права, и ей вообще не стоило отпускать его одного? Что если он заблудился? Или поранился? Или...
Цин зажмурилась и замотала головой, вытрясая из нее эти глупые, никому не нужные мысли. Никаких или! Все с ее братом хорошо. Он просто немного увлекся, вот и не слышит ее. Нужно просто позвать еще раз, и он непременно откликнется. Главное - сделать это спокойно. Она же старшая. Глава клана. Она не может бояться и пугать своим страхом других. Нет у нее такого права.
Цин глубоко вздохнула, разжала стиснутые было кулаки и развела плечи. Спокойно. Ничего ведь пока не случилось. А что страшно - так это можно перетерпеть. Бывало и страшнее.
- А-Нин!
Если сейчас не откликнется, она спокойно вернется в деревню и организует поиски. Пусть их не так уж и много осталось, но прочесать гору в поисках одного мальчика хватит.
- Сестра!
Цин вздрогнула, обернулась на голос и шагнула с протоптанной тропы ему навстречу.
- А-Нин! - она присела раскрыв руки, и крепко прижала брата к себе, когда тот бросился ей на шею. - Вот ты где. А я тебя зову-зову, - Цин ласково погладила его по голове. - Ты сегодня далеко ушел...
А-Нин отстранился и немного склонив голову вбок смущенно улыбнулся.
- Огонёчки! - произнес он так, словно это все объясняло.
Цин в свою очередь склонила голову отзеркаливая движение брата и еле заметно дернула ухом. Огонёчки, значит. Когда-то папа очень долго и нужно рассказывал ей, что огонёчки в лесу бывают разные. И за ними лучше никуда не ходить. В лес лучше вообще одной не ходить. Папа говорил совершенно правильные, как она теперь понимала, вещи, но таким невыносимо скучным голосом, что Цин еле сдерживалась, чтобы не зевнуть. Нет, папа никогда бы не наказал ее за подобное неуважение к его словам, просто... Просто он бы расстроился. И вот что ей теперь нужно сделать? Повторить папины слова? Так ведь А-Нин половину из них и не поймет - как и она тогда не понимала. Запретить ходить в лес одному? А смысл, если они скоро уедут и не будет уже ни леса, ни таинственных манящих за собой огонёчков...
- Огонёчки! - А-Нин дернул ее за рукав и ткнул пальцем в сторону.
Цин проследила за пальцем взглядом и улыбнулась. Над невысокой травой в воздухе то тут то там мерцали желтые и зеленые искорки.
- Светлячки, А-Нин. Правильно их так называть. Они тебе нравятся? - А-Нин закивал так сильно, что Цин показалась, что у него голова того и гляди отвалится. - А хочешь увидеть больше? - она аккуратно заправила выбившуюся из его прически прядь за ухо.
Мальчик замер смотря на нее распахнувшимися глазами, а потом улыбнулся так... Так, что Цин не смогла не улыбнуться в ответ. И снова обняла, искренне жалея, что братишка так быстро вырос, и она не может, как когда-то легко подхватить его на руки, закружить вокруг себя, чтобы смеясь упасть вместе в ним на спину. Наверное, именно так становятся взрослыми.
- Тогда пойдем. Покажу тебе одно место. - Она встала на ноги, отряхнула подол юбки и взяла брата за руку. - Тебе понравится.
Она шла медленно, подстраивая свой шаг, под шаг брата и старалась не думать о том, как будет недовольна Бабушка. Конечно, она ничего ей такого не скажет, но губы подожмет так выразительно, а глянет так укоризненно, что хоть сквозь землю провались - а взгляд этот и поджатые губы, все равно за тобой последуют, дабы укорять. А еще опять заведет разговоры о том какая она старая, и что молодая госпожа своими выходками ни молодости ни здоровья ей не добавляет. И ведь будет права.
Но если она сегодня не покажет А-Нину этого озера, то уже неизвестно когда сможет это сделать. А оно ведь непростое, это место. Ее сюда впервые привела мама. Таким же летним вечером. И так же, следом за светлячками.
Так что пусть Бабушка бухтит вволю - когда ей еще представится такая возможность. А Цин может и глава клана, но еще и старшая сестра. И это тоже - важно.
Озерцо, поросшее лотосами, выскочило на них совершенно неожиданно. Даже Цин, прекрасно знающая куда они идут, чуть было не шагнула прямо в него. Оно было небольшое и вряд ли слишком глубокое, но вода в нем всегда была чистой, из-за бивших в глубине ключей.
Мама называла это озеро Оком Богов - из-за немного удлиненной, сужающейся с одной стороны формы и густой поросли травы - взрослому человеку выше пояса - на противоположном его берегу. Летним днем, когда безоблачное небо отражалось в спокойной глади, озеро и впрямь походило на голубой глаз в обрамлении густых и пушистых зеленых ресниц. Это было особенно хорошо видно, если залезть повыше на вооон то дерево, с такими удобными раскидистыми ветками. Одна из которых протянулась низко над водой, словно приглашая на нее присесть. Цин подхватила А-Нина подмышки и подняла усаживая на ветку.
- Крепко сидишь? Не упадешь? - И дождавшись кивка, осторожно его опустила, готовая подхватить. - Вот и славно.
Оттолкнувшись от земли - влажной по берегу, а значит Бабушка будет ворчать еще и по поводу вымазанного подола - и опершись на руки, Цин в свою очередь примостилась на ветку, рядом с братом. Перекинув через нее ноги, обняла мальчика за плечи, помогая устроиться так же - спиной к лесу из которого они пришли - и склонилась к уху.
- Смотри, А-Нин, - еле слышно прошептала Цин ему на ухо и вытянула руку указывая на противоположный берег озера. - Видишь?
Там, над порослью травы, среди нее, над самим озером - мерцали желтые и зеленые искры. Много. Много больше, чем в лесу рядом с тропой, где она его нашла.
[AVA]http://forumupload.ru/uploads/001a/b5/3f/29/442102.jpg[/AVA]
Отредактировано Wen Qing (Воскресенье, 29 ноября 20:23)
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони — всё скачут и скачут.
А избы — горят и горят...
Он немножко замерз и проголодался, пока ходил по лесу один, а как только сестра пришла, и можно было ее обнять, сразу стало теплее. Сестра сказала, что он далеко ушел, и он кивал ей в ответ. Конечно, он уже совсем большой и не боится!
— Огонёчки, — он кивал и обнимал сестру, и потом, когда она смешно дернула ухом, повторил громче: — Огонёчки!
Только сестра умела так делать, больше никто. Однажды он попросил бабушку, но она не смогла, а только дала ему немного сладких ягод и, пока он ел, гладила по голове. Бабушка тоже его любила, и он её, но сестру он любил сильнее. Сестре он даже любил смотреть в глаза.
— Светлячки, А-Нин. Правильно их так называть. Они тебе нравятся?
Он хотел замотать головой из стороны в сторону, но вспомнил, как говорила сестра, правильно будет наклонять голову вниз, и потому он старательно кивал, слушая, как от этого шумит ветерок в ушах.
— А хочешь увидеть больше? — Руки у сестры такие спокойные, как вода, и теплые.
— Светлячки, — повторил он старательно, слушая каждый слог слова отдельно. — Холодные... огоньки... Светлячки.
Когда сестра так улыбалась, он хотел стараться ещё, чтобы ее порадовать сильнее. И когда обнимала, он мог закрыть глаза и совсем ни о чем не думать, а просто слушать звуки вокруг, закрыв глаза. Там, за закрытыми глазами, было хорошо и спокойно.
— Тогда пойдем. Покажу тебе одно место.
Он держался всей ладошкой за ее пальцы и даже пытался второй рукой, но тогда было совсем не удобно идти, и он часто спотыкался, останавливался и искал в темной траве, обо что. Сестра держала его руку крепко и ждала, пока он пытался рассмотреть под ногами то камень, то ветку, или какой-нибудь корень дерева. Через корни тех деревьев, что росли в глубине леса, перешагивать было труднее, чем ходить по тропинкам у дома. То и дело Нин оглядывался и смотрел наверх, где мерцали зеленые летающие яркие маленькие фонарики. Самые большие были вблизи, а маленькие всегда далеко. Нин не понимал, почему так, и всегда хотел подойти к ним поближе, чтобы они стали больше.
Когда его нога ступила на мокрую глину и немного провалилась, он опять чуть не подскользнулся и ухватился за ногу сестры, а та подняла его вверх, и он полетел на ветку, как птица.
— Крепко сидишь? Не упадешь?
Нин ухватился за шершавую кору, обнимая руками и ногами дерево и подождал, пока сестра сядет за спиной и обхватит уже его — крепко-крепко.
— Смотри, А-Нин...Видишь?
Он посмотрел на руку, которая протянулась вперед и показала туда, где светилось движущееся облако, переливаясь желтыми и зелеными точками. По ту сторону воды. Нин открыл рот и смотрел завороженно. Облако постоянно меняло форму.
— Почему огонёчки такие маленькие? — Он тоже показал на них рукой. Он все делал, как сестра. — Там, далеко. Почему? Я хочу, чтобы большие. Большииие, большие, вот такие! — Он расставил руки и очертил ими круг, какой только смог широкий. Он поднял голову и запрокинул ее так высоко, чтобы видеть сестру, но было неудобно вверх тормашками, пришлось поворачиваться и оглядываться. — А почему они зеленые? Они из травы получаются? А я хочу ещё красные, можно?… Сестра может сделать красные огонёчки?
[status]Огонёчек[/status]
- Красные огонечки... - повторила Цин и задумалась, потирая подбородок указательным пальцем. Папина привычка. Он тоже так делал, когда думал о чем-то действительно важном. Совсем как Цин сейчас.
Красные огонечки. Можно ли их сделать? И как? Про красных светлячков она никогда не слышала. Она и про обычных то не много слышала. Действительно, откуда они берутся? Может и вправду - из травы? И почему светлячки такие маленькие? Разве боги не могли сделать их... ну, побольше?
Цин представила себя светлячка величиной с размах рук братишки и неуютно поежилась. Нет уж. Пусть будут такими, какие есть. А то ведь и огонечков никаких не захочется, стоит эдакое страшилище вживе увидеть.
А-Нин продолжал смотреть на нее во все глаза и под его любопытным взглядом Цин стало неуютно. Наверное, именно так чувствовал себя папа, когда она сама задавала вопросы, на которые он не мог ответить. Такое было редко, но когда случалось... Что же он делал?
Цин улыбнулась и погладила А-Нина по голове, убирая за уши длинные пряди волос. А потом сунула руку в рукав и достала баоцзи, что далай Бабушка перед уходом.
- Смотри, что у меня есть, А-Нин! - Цин развернула листья и сунула булочку брату в руки. - Они остыли, но у Бабушки они все равно самые вкусные, да?
Брат просиял, а Цин получила небольшую передышку и продолжила размышления. Хорошо, если оставить светлячков маленькими, чтобы они не пугали людей, то почему не сделать их свет ярче? И почему они не светятся красным, как спросил А-Нин? Или синим, или оранжевым? Почему только желтый и зеленый? Она представила себе разноцветные огоньки в ночи и улыбнулась. Да, так было бы намного красивее. И сколько не думай - ответа нет. Она слишком мало знает. О мире в целом и светлячках в частности. И спросить некого. Вот если бы у нее были книги! Или учителя, которых можно спросить...
Цин вздохнула и разломив свою булочку пополам отдала половину брату. Есть ей не хотелось, а так она сможет честно сказать Бабушке, что тоже поела.
- А-Нин, сестра не знает ничего про огонечки, - вздохнув призналась она. - Но, я обязательно узнаю! Если дядя согласится принять нас, мы сможем так много всего узнать! - Она запрокинула голову к небу. - Я стану самым лучшим лекарем! И смогу вылечить тебя. Совсем-совсем вылечить! И тогда ты тоже станешь заклинателем! И мы сможем отправиться с тобой далеко-далеко! Будем путешествовать. Я буду лечить людей, а ты будешь меня защищать! Ведь ты будешь совсем-совсем здоровым, и сильным! И вырастешь выше меня! - Она снова погладила его по голове. - Пойдешь со мной, А-Нин?
[AVA]http://forumupload.ru/uploads/001a/b5/3f/29/442102.jpg[/AVA]
Отредактировано Wen Qing (Воскресенье, 29 ноября 20:23)
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони — всё скачут и скачут.
А избы — горят и горят...
Сестра о чем-то так задумалась, что Нин забыл даже о светящемся облаке по ту сторону озерца. Смотреть на сестру, когда та думала о чем-то, было куда интереснее, Нин не гадал, почему, он просто смотрел на нее в такие моменты, совершенно не моргая. Он всегда ждал, что же такого сестра скажет, когда снова посмотрит на него. Сестра всегда улыбалась и гладила его по голове, это означало, что…
— Смотри, что у меня есть, А-Нин! Они остыли, но у Бабушки они все равно самые вкусные, да?
— Булочка! — Он разом позабыл обо всем на свете, и даже о том, что спросил у сестры чуть раньше, и откусил большой-большой кусок. Вкус риса и сладкой бобовой пасты на языке заняли весь его мир, и пока он ел самый любимый пирожок, пусть остывший, но оттого еще более вкусный, он погрузился в беспамятство и смотрел на темную воду озера.
А потом сестра дала еще половинку…
— А-Нин, сестра не знает ничего про огонечки, — сестра говорила, говорила. — Но, я обязательно узнаю! Если дядя согласится принять нас, мы сможем так много всего узнать!
Нин тоже посмотрел вверх, куда смотрела и она. Там, наверху, было так много светлячков… Что он забыл и о вкусной булочке в руках, слушая голос сестры…
— Я стану самым лучшим лекарем! И смогу вылечить тебя. Совсем-совсем вылечить! И тогда ты тоже станешь заклинателем! И мы сможем отправиться с тобой далеко-далеко! Будем путешествовать…
Огонёчки там, в вышине, погасли, словно их закрыла темная туча, все разом. Нин смотрел вверх, всё так же не моргая… По темному фону неба бежали разводы черного тумана, переплетаясь кольцами, врываясь струями, обнимая нечто в самом центре. Нин не понимал, что происходит, он только смотрел молча, приоткрыв рот и наблюдая танец теней. Вот они прочертили линии и разделились на две фигуры…
— Я буду лечить людей, а ты будешь меня защищать! Ведь ты будешь совсем-совсем здоровым, и сильным! И вырастешь выше меня!
Одной из темных фигур была сестра, а вторая всё вытягивалась и становилась выше неё, она все росла и росла, пока не заняла полнеба, а после захотела схватить её и… Нин закричал. От ужаса. Он не смог шевелиться и даже произнести ни звука, но там, в своей голове, он кричал и плакал, пока огромная темная тень по кусочкам не поглотила фигуру его сестры.
И тут прикосновение теплой ее ладони, усмирило Небо.
— Пойдешь со мной, А-Нин?
Когда Нин открыл глаза, он вспомнил, что…
— Сестра может… сделать красные… огонёчки? — пролепетал он едва слышно. Кажется, он уснул. Опять. И ему приснился плохой сон, но он не смог его вспомнить.
[status]Огонёчек[/status]
Цин никогда не задумывалась о том, баловали ли ее родители. Их любовь была для не незыблемой и естественной составляющей окружающего мира. Солнце светит, ветер дует, река несет свои воды, огонь греет, а мать с отцом любят ее и брата. Их клан был небольшим, жил наособицу и, если говорить прямо и отбросив вежливость, в глуши. Цин понятия не имела как обстоят дела в других кланах, как там относятся к дочерям, что им позволено, а что нет. Ей было не с чем сравнивать, поэтому она никогда не задумывалась - как же много ей позволяли. Она всегда крутилась рядом с родителями. Ей было безумно интересно все, что они делали. Она ходила с ними в лес за цветами и травами, помогала их собирать, выращивать, сушить и разбирать. Помогала потом превращать их в лекарства - резала коренья и листья, растирала в порошки семена и соцветия, следила на настоями. Это была ее привычная жизнь, в привычном ей мире. Именно поэтому в память намертво врезалось все, что выбивалось из него. Например, когда отец ушел за травами сам, оставив ее дома с мамой. А мама потом, бережно приняв у отца корзину полную незнакомых еще Цин цветов - с вытянутыми узкими и заостренными голубыми лепестками - впервые не пустила ее в их аптеку. Цин было безумно интересно, что это за цветы такие, повернулась к отцу чтобы спросить и только тогда увидела, как тот осторожно снимает с рук перчатки. Раньше папа никогда не надевал перчаток, когда собирал травы. Наоборот, учил ее пальцами чувствовать в каком месте и какой нужно сделать срез, чтобы сохранить всю целебную силу растения, какой формы должен быть клубень или корень, какими на ощупь листья. Из любопытства она потянулась к перчаткам, но отец так резко отдернул из, что Цин даже испугалась, и от испуга и неожиданности заплакала. И отец, который всегда спешил утешить ее, взяв на руки, впервые отступил, пряча их за спину.
А потом мама заперлась в аптеке, а Цин - так же впервые, строго настрого запретили туда даже заходить. Все это было так непривычно и так интересно, что ей и в голову не пришло тогда обидеться. Зато пришло другое - залезть на дерево, росшее рядом, чтобы посмотреть, что же такого делает мамы с этими цветами? Дерево это было старое, с сухими и ломкими ветками. Никто в своем уме не вздумал бы залезть на него. Но откуда было пятилетней девочке знать, что вон та ветка - выглядящая такой надежной и толстой, обломится прямо под ней, не выдержав ее веса? Она ведь сидела тихо-тихо, как маленькая птичка и даже дышала в полвдоха, чтобы ее не заметили. К счастью, отец тогда как раз шел к маме и успел ее поймать. Ее даже не отругали. Но в память накрепко врезалось то ощущение, которое она испытала, когда надежная опора подломилась, и она ухнула вниз.
И сейчас это ощущение накрыло ее с головой. Она снова падала. Только внизу не было сильных и ласковых рук, готовых поймать и защитить. Внизу вообще ничего не было. Даже земли, о которую можно было бы больно расшибиться, как это порой бывало. Не было самого низа. Только бездонная черная яма, в которую падаешь, падаешь, падаешь... И не остается ничего кроме леденящего, высасывающего все силы и саму жизнь страха.
Любой другой отдернул бы руку от волос мальчика. Это было бы естественным, инстинктивным движением. Но не Цин. Она слишком хорошо знала, что означает это чувство. Успела узнать за последний год, изучить и даже вчем-то понять. Она уже знала, что следует делать.
Взгляд А-Нина стал пустым и отрешенным, улыбка и восторг от этой прогулки, огонечков и вкусной булочки стекли с его лица, как вода с зеркала, не оставив после себя и следа. И Цин обняла его, прижимая к себе, направляя свою ци в эту жадную голодную хищную пасть, что раскрылась сейчас внутри А-Нина, стремясь пожрать его. Отобрать у нее.
"Подавишься!"
Мысль была злой, обжигающе горячей, зато прогнала те мерзкие мурашки, что носились между лопаток перебирая противными ледяными лапками. И это темное и голодное, что поселилось в А-Нине год назад, послушно подавилось, захлебнувшись от направленного в него потока. Да, она еще не могла управлять ци так тонко и аккуратно, как это делала мама. И не так хорошо, как она, направляла ее течение. Но собрать в один мощный поток и обрушить на на затаившуюся в брате тьму - это всегда срабатывало.
Цин выдохнула и раскрыла зажмуренные глаза. Светлячки, до этого плавно роящиеся над гладью воды, сейчас метались над ней в хаотичном беспорядке. Мама говорила, что ци - пронизывает все живое, а эти создание очень к ней чувствительны.
- Могу... - она отстранилась и снова погладила А-Нина по голове, с некоторой гордостью отметив, что пальцы ее почти не дрожат. - Но они будут другие. И для этого нам надо будет вернуться. Бабушка, наверное, уже вся испереживалась - куда мы затерялись. Но сначала, хочу показать тебе еще кое что. Смотри внимательно за огонечками, А-Нин.
Родителям нравилось слушать ее игру на сюнь. Мелодии Цин не были сложными, но пела маленькая флейта очень чисто. Цин всегда носила ее на шее, чтобы порадовать их когда появится свободная минутка и не изменила этой привычке и после их гибели. Особенно, после их гибели.
Гибкие пальцы легли на подкрашенные голубым и зеленым отверстия, затанцевали на них, и звуки окарины плавно полились в окружающую их ночь. Эту колыбельную пела им мама. Цин не знала, помнил ли это А-Нин. Наверное, помнил, ведь с нею он всегда засыпал быстрее и глубже. А еще с нею лучше получалось успокоить растревоженные потоки ци, снова сделать из плавными, заставить течь так, как положено. Цин всегда представляла себе, что гладит большого мохнатого кота, а тот ластится к ее ладоням и мурлычит в ответ.
Мелодия лилась и лилась, и росчерки желто зеленых искорок постепенно так же успокаивались, становились плавнее, словно подстраиваясь под нее, следуя за ней. И Цин сама не заметила, как они с братом оказались в самом центре этого мерцающего роя.
[AVA]http://forumupload.ru/uploads/001a/b5/3f/29/442102.jpg[/AVA]
Отредактировано Wen Qing (Воскресенье, 29 ноября 20:23)
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони — всё скачут и скачут.
А избы — горят и горят...
Ладонь у сестры теплая-теплая, почти горячая, как солнце, а он так сильно замерз, что его руки занемели и плохо двигаются. Пальцы всё так же сжимают половину булочки, которую отдала ему сестра совсем недавно, он это знал, но ощущение такое, что с тех пор прошло уже много времени. Он не боялся просыпаться и теряться в попытках понять, какой наступил час, сейчас он ведь спал совсем недолго, ведь ничего вокруг него не изменилось. Разве что огонечки стали двигаться быстро-быстро, и их стало совсем мало рядом с ними.
— Могу... — ответила сестра, и Нин обрадованно поднял лицо вверх. Сестра может сделать огонечки красными! — Но они будут другие. И для этого нам надо будет вернуться. Бабушка, наверное, уже вся испереживалась — куда мы затерялись.
Бабушка всегда о них беспокоилась, а Нин никогда не хотел ее волновать лишний разок, поэтому он изо всех сил кивнул. Вышло не так уверенно, как бы он хотел, поэтому он кивнул еще раз, а потом еще...
— Но сначала, хочу показать тебе еще кое что. Смотри внимательно за огонечками, А-Нин.
Мелодия плыла над водой, успокаивая его и всё вокруг. Он почти видел ее, ведь там, куда доходили звуки, мелькание желтого и зеленого становилось не таким быстрым, затихало, как и что-то в его груди, до того тревожно бившееся у самой шеи и вызывая волну едва ощутимой тошноты. Быть может, он не знал еще, что такое там бьется, и все время забывал спросить у сестры, отвлекаясь на другое, но сейчас ему точно было не до этого. Волны покоя, исходившие от округлой фигурки из глины с отверстиями, которую сестра называла сюнь, расплывались вокруг, заставляя его смотреть во все глаза, открыв рот, на то, как огоньки притягиваются и поглощаются ими, закручиваются в медленный плавный танец, водоворот движения, и приближаются к ветви, на которой они сидели.
Самые смелые из них подлетали так близко, что можно было потрогать. Нин протянул руку, все еще сжимая во второй булочку, грозившую вот-вот развалиться надвое и упасть в воду, и почти коснулся огонька, но тот, повинуясь своему танцу, по плавной дуге устремился ввысь и пролетел у них над головой.
А потом Нин почувствовал себя снова счастливым и полным сил. Сестра закончила играть, а он сидел на ветке, болтал ногами и доедал остатки угощения, прежде чем они спустились на мягкую топкую землю, какая всегда была у воды, и пошли по тропинке обратно к дому.
Бабушка встречала их за изгородью, ходя из стороны в сторону и беспокойно потирая руки, и Нину стало стыдно, что он пошел в лес один, не спросив разрешения ни у нее, ни у сестры. Он подбежал к бабушке, чтобы обнять ее и тихо сказал:
— Мы смотрели на огонечки! Очень красиво!
[status]Огонёчек[/status]
В любой другой день Бабушка отругала бы их за неподобающие шастанье незнамо где по потемкам. Но сегодня она только поджала губы, и ласково погладила А-Нина по голове. И Цин от этого стало очень, прямо таки преочень грустно. Так, что вот в носу засвербело и пришлось им протяжно и шумно шмыгнуть. Бабушка уже прощалась с ними. Потому и не стала ругать. А может слышала отголоски ее сюнь - в ночи звуки разносятся далеко - и поняла, что их никто никто не счавкал в темноте, сыто икая и обгладывая хрупкие косточки... Грызь-грызь. Кусь-кусь. Чавк-чавк. Хрум.
Бабушка всегда так красочно расписывала процесс поедания непослушных детей неведомой жутью, что у Цин неизменно просыпался прямо-таки волчий аппетит.
- Мы ходили на мамино место, - Цин отряхнула подол от налипших к нему листочков и травинок. - Там сегодня было так много светлячков, прямо таки тьма-тьмущая! Совсем как тогда...
И Бабушка снова промолчала. Только рука ее, все еще гладящая А-Нина по волосам, слегка дрогнула. Она знала когда на мамином месте была тьма-тьмущая светлячков. Когда они с мамой ходили туда в последний раз. Прямо перед тем, как Каменная Богиня сошла с ума и начала пожирать живые души без разбора.
Цин мотнула головой, прогоняя ненужные сейчас воспоминания и зашагала к Бабушке с братом, заложив руки за спину.
- Булочки были очень вкусные, правда, А-Нин? Но их было всего две. Что такое две булочки? Это ж так - на один зуб! - она протянула руку брату, они неторопливо втроем пошли за изгородь, туда, где их ждали все остальные, делая вид, что и не ждали вовсе, а так - своими делами занимались. - Я такая голодная! Давай соберем всех-всех и поедим все вместе? А потом запустим фонарики. У нас же остались еще заготовки с прошлого праздника? Те, которые красные? Я обещала А-Нину сделать красные огонечки.
И от того как Бабушка согласно кивнула, Цин захотелось заплакать.
Странный это был ужин. Грустный и веселый одновременно. Цин сидела с А-Нином на коленях, и послушно ела все, что Бабушка накладывала ей в миску. Словно она сама была вечно голодным чудищем, что живет во тьме и никак не может наесться, потому что вся еда, что ему подносили люди была для него совершенно безвкусной. И к ним то и дело подсаживались, чтобы перекинуться парой слов, и Цин улыбалась, и смеялась неуклюжим, совсем не смешным шуткам, и рассказывала как следует лечить больное горло, чем следует растирать спину и на какие точки давить, если вдруг живот прихватило. Такие обычные, привычные разговоры, и такие непривычные, печальные взгляды. С ними прощались. Их не хотели отпускать. И только сейчас Цин поняла, как же их с братом любят.
А потом Четвертый Дядюшка приволок целую кипу аккуратно сложенных фонариков, и они все пошли к колодцу - там была их маленькая, деревенская площадь. И Цин учила А-Нина, как нужно фонарик сначала правильно сложить, и Дядюшка все подсказывал под руку, постоянно путая и сбивая.
- Ты у нас такой молодец! - Цин радостно захлопала в ладоши, когда у А-Нина, вопреки помощи и подсказкам, все же получилось придать фонарику правильную форму и не порвать каркасом красную бумагу. - Теперь надо его разрисовать, загадать желание и отправить в небо. Смотри, сколько красных огонечков у нас будет! - Она обвела рукой пятачок, на котором собралась почти вся их деревушка. - Что для тебя нарисовать, А-Нин? Или... знаешь, рисуй сам! А я, если захочешь, немножко помогу.
[AVA]http://forumupload.ru/uploads/001a/b5/3f/29/442102.jpg[/AVA]
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони — всё скачут и скачут.
А избы — горят и горят...
Как же приятно было держаться за руки сестры и бабушки, идя к дому!
— Я такая голодная! Давай соберем всех-всех и поедим все вместе? А потом запустим фонарики. У нас же остались еще заготовки с прошлого праздника? Те, которые красные? Я обещала А-Нину сделать красные огонечки.
— Да! — он задрал голову и тоже посмотрел на бабушку. — Красные огонечки! Хочу красные!
Нин весело шагал по деревне, не выпуская рук, стараясь идти в ногу с сестрой, но всё время сбивался, переминался на другую ногу и пытался заново, совсем не глядя по сторонам. Он был слишком занят — считать шаги до десяти было очень утомительно, особенно, когда ноги заплетаются. Потому, когда его посадили за стол, чтобы покормить еще и вкусным ужином, он был рад. Дорога очень утомила его.
Удивительно, что сегодня на ужин пришли все-все. Они так долго разговаривали с сестрой, что пришлось много ждать и теребить ее рукав. Там, на этом рукаве, была очень маленькая и совсем еще незаметная дырочка. Каждый раз, когда Нин сидел рядом с сестрой, а она была занята, ему было скучно. И каждый раз он держался за ее рукав и ковырял зеленую ткань. Каждый раз, когда он разглядывал эту дырочку и вспоминал бабушкины слова о том, что надо быть аккуратным с одеждой, ему становилось стыдно. Но он все равно ковырял ее дальше, потому что было скучно. Ведь сестра все еще была занята.
Но вот, наконец, пришел Четвертый Дядя и принес столько красной бумаги, сколько Нин еще не видел. Сестра подхватила его, и они пошли на улицу. У колодца жители деревни собирались по самым особым случаям и праздникам.
— Сестра, сестра, — он подергал за рукав, — сегодня праздник, да?
Та кивнула и начала объяснять и показывать, как складывать легкие гибкие ветви бамбука, чтобы они правильно изогнулись, как связать их, чтобы держались, и как натянуть бумагу на них, чтобы не порвать. Четвертый Дядя тоже очень помогал, поэтому получилось не сразу, но, когда, наконец, у него получилось, сестра очень сильно обрадовалась. А значит, праздник уже удался.
— Что для тебя нарисовать, А-Нин? Или... знаешь, рисуй сам! А я, если захочешь, немножко помогу.
Нину вручили кисть, тяжелая капля туши упала на камень под ногами, на некоторое время отвлекая его внимание, а потом выпалил:
— Огонёчек! — Глядя на сестру, он открыл рот. — Только с крылышками!
Первый мазок поставил жирную кляксу, тушь растеклась по бумаге, но сестра быстро поправила и нарисовала луну, взяв кисть поверх его ладони. А потом они вместе нарисовали двух лесных огоньков.
— А можно любое-любое желание загадать? Тогда я хочууу…
“Хочу, чтобы сестра улыбалась! Каждый день!”
Эта ночь, полная красных огней, была первой и самой счастливой. Когда глаза начали совсем слипаться, и все огоньки пропали из виду, сестра тихонько отвела его домой и уложила спать. И во сне их красный огонёк продолжал лететь по небу, поднимаясь всё выше и выше, закрывая собой полную яркую луну.
[status]Огонёчек[/status]
В маминых историях часто встречались прорицатели. Мудрые старцы, или наоборот, совсем юные девушки, иногда - дети, видящие будущее и могущие читать сердца людей словно свитки. Мама говорила, что это - особая милость Небес, которую, впрочем, трудно считать таковой. Цин не понимала почему, но никогда с ней не спорила - мама никогда и ничего не говорила просто так.
Фонарики летели в небо превращаясь в красные звездочки на черном бархате - их поднимали и несли все выше добрые пожелания.
"Здоровья молодому господину!"
"Пусть у молодой госпожи все получится!"
"Растите сильными и здоровыми!"
"Возвращайтесь!"
Будь мама сейчас с ними, Цин сказала бы ей, что никакая это не сомнительная, а самая что ни на есть настоящая милость - так понимать тех, кто рядом. Чувствовать их всем сердцем, благодарить всей душою. Ей даже показалось, что она видит - видит их с А-Нином будущее. В котором они идут рука об руку, и тянет плечи тяжела торба забитая под завязку лекарствами. У нее на поясе писчий набор, точно такой же, как у мамы, а у А-Нина - меч с красными шелковыми кистями, совсем как у папы. Широкая дорога ложится им под ноги, солнечные лучи пытаются пробиться сквозь соломенное плетение их шляп, и они идут - улыбаясь и разговаривая, а вдали уже виднеются стены города, ворота которого гостеприимно распахнуты. А может это и не стены, а простой штакетник, и идут они не по дороге, а среди рисовых полей, и работающие на них люди приветственно им машут. И в деревне молодая девушка стреляя смешливым взглядом сквозь густые ресницы, поднесет А-Нину воды, и Цин потом будет шутить над ним - как всегда смущенным таким вниманием, а внутренне - гордиться своим сильным и таким красивым братом.
А может быть, она ничего бы ей и не сказала. Она бы просто обняла ее - крепко-крепко, так как никогда не обнимала - и мама все поняла бы сама. Так, как всегда понимала.
Красные искорки расплылись, словно отражение поддернутое рябью, и Цин шмыгнув носом утерла глаза. Их фонарик давно затерялся среди таких же, но она знала - он отнесет и ее желание, ведь оно от чистого сердца и всей души.
"Хочу, чтобы А-Нин выздоровел! И улыбался! Каждый день!"
[AVA]http://forumupload.ru/uploads/001a/b5/3f/29/442102.jpg[/AVA]
Отредактировано Wen Qing (Понедельник, 11 января 12:24)
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони — всё скачут и скачут.
А избы — горят и горят...
Вы здесь » The Untamed » Сыгранное » Свет в ночи