Смерть стерла с нежного лица последние малоприметные признаки неизбежного, за которыми могли стоять еще годы и годы болезни, уродства и мучительного распада заживо.
Непредусмотренный дефект, из тех, на какие в практике пэт-селекционеров отводилось 0,001% вероятности.
Мой уникальный Кито. Уникальный даже в этом.
Теперь он мог строить предположения и рассчитывать лишь с относительной достоверностью корреляцию остальных проявление пэта с фактором малоизученного заболевания. Следовало оставить его жить и наблюдать процесс в развитии.
Наблюдать, как день за днем болезнь будет пожирать Кито.
"Ты не попадешь в Керес. Я позабочусь об этом, Кито. Ни о чем не тревожься. Когда я решу, что ты умрешь, – ты умрешь, не заметив этого".
Отключение его функций было быстрым, четким и миновало сознание пэта. Последним воспоминанием, сохраненным его нейронами, был поцелуй. Мышцы лица оставались расслабленными, почти не изменившимися с моментом смерти.
Ни Кереса, ни разрушающего старения, ни унизительного вымаливания дозы афродиз-наркотиков, все более грубых и все менее доступных. Ни дня с изнанки пэтской жизни.
Ни лишнего часа показавшей свое чудовищное лицо болезни, которую определили последние, месячной давности, анализы.
Месяц поиска, месяц без сна, на пределе возможностей его собственного организма. Месяц отчаянных, безостановочных экспериментов и, один за одним, умерщвляемых пэтов. Когда риск, что Кито заметит свою болезнь и начнет испытывать дискомфорт, стал близок к 99%, Ean остановил работу.
"Я больше не нужен тебе? Я тебя почти не вижу, ты не позволяешь мне быть с тобой рядом. Я… вырос? почему ты не позволял мне пить те гормоны, их ведь пьют все пэты! Ты отдашь меня в Мидас?"
Маленький праздник для пэта, его приват-танец, его радость, его любимые конфеты. "Я соскучился! Теперь ты не будешь оставлять меня дома? Ты будешь брать меня с собой? Нет, я слишком большой и некрасивый. Я вырос, я знаю".
Кито переходил от радости к огорчению с тою же легкостью, что и любой пэт, и мало кто даже из специалистов заметил бы разницу в темпе его речи. Разницу, выдававшую болезнь.
Если бы он мог, Ean испытывал бы гнев, бессмысленный и бесполезный, на патоген, не сдавшийся его усилиям. Но сейчас Ean просто смотрел на своего пэта. Запечатлевал в памяти движения его губ лепечущих лишенные смысла слова.
Все отдавало привкусом бессмысленности в этот вечер. И только ночь, – в белой комнате, которой никто из пэтов, кроме Кито, не мог выдержать дольше часа, – принесла зыбкое полузабытье.  Твой запах, Кито. Тепло твоего тела. Твоей… души.
Душа? Неисчисляемое, нематериальное, лишенное реальных обоснований понятие. Миф. иллюзия, какой были все эти полгода.
Разрушительная иллюзия.
Ean бережно выпустил труп из объятий. Еще один штрих, отметил он для себя, – еще одно проявление аномальной привязанности. Остаточной сенсорике трупа теперь некритично, швырнут ли его в лоток утилизатора с размаху –  или уложат на шелк привычных простыней.
Он снова поступил нелогично. Весь этот год – вызов логике и здравому рассудку.
Прощальным движением Ean дотронулся пальцами до замершего лица своего любимца, затем совершил еще одну алогичность – снял перчатку и прижал обнаженную ладонь к щеке мертвого пэта. Будто пытался поймать последние молекулы уходящего живого тепла.
..Пэты, как и люди, в таких ситуациях плачут, вспомнил он азбучную истину. Химизм слезоотделения, гормональной стимуляции, направленной для коррекции психосоматического дисбаланса, промелькнул в виде схем и цифири перед его внутренним взором. Искра, крупица среди всей накопленной им бесценной информации.
Разница была лишь в том, что  Platina не умели плакать. Этого не требовалось, – психосоматичекий дисбаланс на таком уровне оставался понятием менее развитых существ, стрессы, способные вызвать заметные искажения на соматическом уровне, для Ean'a Mar'a, должны были быть гораздо сильнее. Задумавшись, он усилием воли запустил в организме реакции, соответствующие поставленным условиям, – и точным движением прикоснулся к нижнему веку под уголком левого глаза. Взглянул на перчатку – на темное пятнышко влаги, впитанное шелком. Слеза. Что ж, теперь он умел и это.
Зачем?
Холодный внутренний контролер, безжалостно и четко высветил схемы сбитых нейромолекулярных цепей. Обрыв. Еще обрыв. Невосстановленный скоростной канал прохождения ионов. Возможность расширяющихся нарушений. Возможные последующие сбои в мышлении и ошибки в работе.
Недопустимо.