«Ну, его хотя бы не попытались убить — уже хорошо. Шэнь решил, что все же не стоит сразу обрушивать на них факт того, что все они персонажи новеллы, так еще и гейской, так что тактично смолчал». © Шэнь Юань
The Untamed |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » The Untamed » Сыгранное » говорят...
Участники: Лань Хуань, Цзян Чэн
Место: Облачные Глубины
Собрание кланов не заставило себя долго ждать. После гибели Цзинь Гуанъяо необходимо решить множество важных вопросов, навести порядок и попросту вдоволь поорать друг на друга, прикрываясь полемикой и вовремя шаркая ногой.
Тем временем по Облачным Глубинам гуляют шепотки об отношениях Лань Ванцзы и Вэй Ина...
Нет, Вы слышал это, Цзэу-цзюнь?!
Собрания Кланов никогда не были желанным мероприятием для главы Цзян. Все эти расшаркивания, взаимные оскорбления и банальное нежелание до последнего идти на компромисс вызывали мигрень. Была бы его воля!..
Цзян Чэн прекрасно знал, что воли его тут быть не может. Собрания были необходимы. Не могло же это оказаться хуже чем попытки начать кампанию по аннигиляции солнца?
На самом деле, могло. Всё у них могло.
Глава прибыл на рассвете вместе с шестёркой адептов и взбудораженным Цзинь Лином. Племянник казался сильно возбуждённым грядущим собранием: дядя, не стесняясь выражений велел ему вести себя подобающе и принимать к сведенью, как положено себя вести на "этих собраниях", "а не то..."
Их встретили, по всем правилам разместили в гостевых комнатах, пожелали спокойно отдохнуть до собрания и оставили в покое.
Умывшись с дороги, Цзян Чэн покинул свою тихую временную обитель (тихую, так как племянник загодя сбежал из соседней комнаты) и решил немного пройтись по знакомым с юности местам.
Утро выдалось прохладным и пасмурным. Тяжёлые капли дождя дрожали на тёмной зелени. Юные адепты клана Лань степенно кланялись, когда высокая фигура в фиолетовых одеждах появлялась в зоне видимости.
Воспоминания окружали это место. Обучение, тайные пьянки с Вэй Усянем и Не Хуай Саном, стычки брата и Ванцзы, лекции от старика и, конечно, наказание за допущенные промахи... Всё это мешалось с картинами изменившихся после пожара зданий, опустевшей библиотеки. Отзвуки голосов звенели в ушах, стоило только закрыть глаза на секунду.
Цзян Чэн не был уверен, рад он сюда вернуться или предпочёл бы держаться подальше...
- ...слышал в точности так! Провалиться мне на этом самом месте! Ванцзы сам заявился к Ци Жэню!
- А что же Старейшина Илин?
- А он...
Цзян Чэн резко остановился. Знакомые имена наотмашь ударили по лицу: снова брат у всех на устах! И - он руку на отсечение был готов отдать - ничего хорошего за этим не последует.
- ..и они женаты теперь!
- Ей-ей, чушь какая! Они оба мужчины!
- Не чушь! Спроси любого. Старейшина Илин делит постель с Ханьгуан-Цзюнем! Их встречи...
- Вам заняться нечем? - опасно спокойным голосом вопросил глава Клана Цзян, дрожа от ярости.
Парочка юных заклинателей подпрыгнула на месте. Один уронил глиняную миску с краской, второй побледнел как полотно.
- Сань Ду Шеншоу, Глава клана Цзян! Простите, мы...
Он не слушал. Взметнулись фиолетовые одежды. Стремительный шаг едва не выбивал молнии из мощёных камнем дорожек.
- Где я могу найти главу Клана Лань? - без намёка на вежливость прорычал он, встретив на пути того самого адепта, что встречал их утром.
Лань Сичэнь, конечно, может дать слабину и позволить своему шиди связать себя порочными узами с Вэй Ином, но позволить соплякам судачить об этом точно базарным бабам!..
Что глава клана вообще забыл в удалённом домике в глуши, раз собрание грядёт не позднее сегодняшнего вечера? Почему не встретил?
Адепт споро отрапортовал, как можно найти Лань Сичэня и с облегчением вздохнул, когда взбешённый Сань Ду Шеншоу отказался от сопровождения.
У Цзян Чэна было время, чтобы немного остыть, пока он искал нужное место. Время было. Но глава этим временем откровенно пренебрег.
Так что когда среди цветущих кустов показался искомый домишко, ярость не только не улеглась в душе, но обрела второе дыхание.
- Глава клана Лань! - затарабанил в двери Цзян Чэн. - Открывайте! Вы должны мне объяснение!
Едва увидев Цзян Чэна краем глаза, Лань Хуань непроизвольно скривил губы, подозревая, что ничего приятного его не ждет. Глава Цзян был повсеместно известен своим тяжелым нравом, и даже кротость пасторальных пейзажей Гу Су не могла смягчить его гнев.
В первую очередь, Лань Хуань строго-настрого запретил появляться у себя кому бы то ни было помимо Ванцзы и Циженя. При этом дядя допускался только один раз в месяц — иначе бы Сичень сошел с ума от бесконечных пересказов, увещеваний и упреков. Увы, отдаленная от общих строений цзинши главы ордена не была каким-либо образом скрыта ото всех, поэтому иногда случались... инциденты.
Инцидент темпераментно шагал прямо на Сиченя, держащего в руках охапку безупречных паучьих лилий снежно-костяного цвета. Фарфоровые лепестки источали свежесть и благоухание, необходимое всем нервным заклинателям, теряющим контроль над своими эмоциями. (Если говорить откровенно, это относилось к Лань Хуаню, так и к Цзян Чэну в одинаковой мере).
Цзян Чэн, видимо, не разглядел Сиченя в многоцветных зарослях и сходу стал стучать в дверь:
— Вы должны мне объяснение! — Голосил Ванъинь у порога.
Эффект неожиданности сыграл Сиченю на руку.
Прежде, чем глава Цзян успел что-либо (ещё) произнести, Лань Хуань выскочил навстречу и впихнул ему свой букет и, игнорируя огненно-красное, искаженное гневом лицо, с улыбкой сказал:
— Подержите, пожалуйста.
Чтобы достать из кармана рукава ножницы и аккуратно подрезать еще один цветок, усевшись на колени.
Сложно было утверждать, что они с Цзян Чэном были особенно близки. Между ними точно происходило что-то, и этого, как решил Сичень, было достаточно для того, чтобы пренебречь церемониями и длинными приветствиями. В конце концов, сам Цзян Чэн до приветствия тоже не снизошел.
— О каком объяснении идет речь? — Флегматично поинтересовался Лань Хуань, забирая цветы обратно. — Спасибо, что подержали их. В этом сезоне они цветут особенно буйно.
Слово "буйно" Сичень старательно подчеркнул соответствующей интонацией.
Дверь никто не открыл.
Появление Сичэня вышло столь неожиданным, что среагировать правильно у Цзян Чэна не вышло. Он послушно принял из рук главы огромную охапку белоснежных цветов и застыл с глупым видом уставившись на неожиданно доброжелательное лицо.
Воистину, кто ещё будет так беспечно улыбаться, едва не лишившись двери в цзинши? Однако долго улыбаться Лань Сичэнь не стал, вместо этого преспокойно занялся делом, которому визитёр явно помешал своим громким появлением.
Белые лилии и белые одежды. Заметить заклинателя Гу Су Лань на фоне буйного цветения было практически не возможно. Сичэнь мог бы и вовсе не реагировать на явление гостя. Пошумел бы и ушёл. Вполне возможно, он так бы и остался не замеченным.
Хорошее воспитание не позволило главе провернуть сей маленький трюк. Хорошим воспитанием вполне метко можно было отбиваться от невежества, и Цзэу-Цзюн преуспел в этом мастерстве как никто другой.
Нечто, напоминающее смущение, не заставило себя долго ждать. В свете последних событий глава клана Цзян растерял последние остатки манер. Вот что скажут после отбытия юньмэньцев из Гу Су. Глава, разумеется, не скажет. А вот желторотые юнцы ещё как скажут. Поганцы, ещё меч в руках не держали толком! Цзян Чэн тряхнул головой, отгоняя стыд подальше. Назойливый аромат лилий странным образом кружил голову.
— Ваши ученики, глава Лань, — на пару тонов тише процедил Сань Ду Шеншоу, отряхивая с ладони прилипший белоснежный лепесток, как только букет у него забрали, — явно не следуют правилам на Стене Послушания. Они весьма буйно обсуждали вашего брата и его личную жизнь и нисколько не заботились, что кто-нибудь может услышать.
Лишних ушей в Гу Су нынче вечером будет более чем достаточно. А это лишний позор на голову его непутёвого братца... Будто того когда-то останавливала мысль о мнении других.
Цзян Чэн очень ярко мог припомнить с десяток случаев, когда собственные уши начинали пылать ярким кармином, а Вэй Усянь только смеялся, не желая быть тише.
— Помнится, когда мы проходили обучение, за подобные разговоры ваш дядюшка мог наказать весьма сурово, — добавил он, приподнимая подбородок.
Помолчал. Прищурился, разглядывая едва растрёпанные волосы Главы Лань и выпачканные в земле пальцы, сжимающие зелёные стебли. Лань Сичэнь казался отрешённым от проблем этого мира. Как не вовремя! Губы сжались в тонкую линию, выражая неудовольствие, прежде чем произнести следующие слова:
— И что за скандал произошёл по вине Вэй Ина? Снова.
Лань Хуань мягко улыбался, стараясь сохранить свое прекрасное утреннее настроение. Рассвет встретил его росой на соцветиях, приятно пахло землей и травой. Сичень успел прогуляться, выпить чаю на террасе и прочесть несколько коротких свитков.
Как раз когда он решил обновить цветы в цзинши, возник Цзян Чэн. Цзян Чэн с претензиями — ничего нового. Поэтому Лань Хуань мягко улыбался, а настроение увядало, и пальцы сжимали цветочные стебли всё крепче. Он, конечно, мог бы напомнить главе Цзян, что воспитание адептов чужого ордена явно не его забота. И что мальчишки беспечны и веселы. И что Стену Послушания давно пора зашлифовать до абсолютной гладкости — все равно с тех пор, как тут навечно поселился Старейшина Илин, о покое и порядке можно было только мечтать.
Кроме того, совсем недавно количество орденских правил вновь возросло. Когда Цижень приносил обновленные списки, Сичень позволил себе заметить, что "не говорить о человеке за его спиной" и "не позволять досужим толкам омрачать ум" примерно одно и то же по смыслу. Увы, его замечание не было воспринято дружественно.
Лань Хуань медленно выдохнул, оставив все эти мысли при себе.
— Приношу извинения за неподобающее поведение адептов Гу Су, глава Цзян, — Сичень вложил в свой голос столько серьезности, сколько мог, — увы, с некоторых пор методы воспитания моего дяди перестали оказывать влияние на юных заклинателей. И тому есть причины. Пожалуйста, проследуйте за мной.
Ему нужно было время на то, чтобы сформулировать ответ. К тому же Лань Хуань боялся за состояние своего сада: как только Цзян Чэн узнает об этом, он наверняка утратит все остатки своего спокойствия. От внимания Сичения не укрылось некоторое смущение, охватившее Цзян Чэна, и было даже немного совестно снова волновать его.
К сожалению, правда была неумолима.
В цзинши Лань Хуань сразу же присел и осторожно поставил букет в вазу у стола, заранее наполненную свежей водой. Понадобилось некоторое время, чтобы аккуратно расправить все цветы.
"Интересно, знает ли Цзян Чэн легенду о манжусага?" — подумал Сичень, разливая остывший зеленый чай по чашкам.
— Что до Вэй Ина... Вероятно, речь шла о торжественном ужине, который был устроен недавно в честь того, что Ванцзы нашел спутника жизни на пути самосовершенствования. Никаких церемоний, вечер прошел очень скромно, исключительно в тесном орденском кругу.
Лань Сичень оторвал взгляд от чая и посмотрел Цзян Чэну в глаза.
— Отчасти поэтому некоторые адепты... так воодушевлены. С течением времени мир меняется, появляются новые традиции.
Закончив, Лань Хуань весьма не кстати вспомнил, что чашки и чайник принадлежат его любимому набору из тонкого костяного фарфора.
Стоило словам возмущения сорваться наконец с губ, Цзян Чэн почувствовал себя куда лучше. За долгие годы он накопил такое количество невысказанных обид и гнева к сводному брату, что умри он сейчас и стань лютым мертвецом, и десяти Призрачным Генералам с ним не сравниться.
Возможно, он и впрямь погорячился, стремглав явившись в тихую обитель главы Лань. Теперь, когда туман ярости в голове начал рассеиваться, Цзян Чэн припомнил негромкое бормотание адепта ему вслед. Что-то об отшельничестве и запрете приближаться к удалённому цзинши ближе, чем на пять ли.
Отшельничество, значит?..
Цзян Чэн сухо кивнул в ответ на формальные извинения, но комментировать не стал. Вместо этого последовал на Лань Сичэнем и опустился в почтительной позе напротив. Глава не спешил говорить, занявшись букетом, и этого времени хватило обоим, чтобы привести мысли в порядок.
Тяжёлым взглядом Цзян Чэн скользил по тонким кистям рук Лань Сичэня, перебирающим листья и белоснежные лепестки. Извинения - не то, чего он искал. Тем более извинения главы. Сам факт, что два юных оболтуса смеют судачить о прославленном Хангуань-цзюне и Старейшине Илин в столь фривольной форме вызывал желание отвесить обоим неслабых тумаков. Признаться даже самому себе было сложно, но неуважительный тон по отношению к Вэй Ину задел его шиди словно личное оскорбление.
Это было глупо. И это злило. Цзян Чэн привычно сжал зубы, заставив себя настроиться на вежливый разговор , возможно, принести формальные извинения за нарушение покоя.
Наконец, глава Лань закончил возиться с цветами и поведал ему подробности о происходящем в Гу Су безобразии.
— Отчасти поэтому некоторые адепты... так воодушевлены. С течением времени мир меняется, появляются новые традиции, - закончил он. Слова осторожные и спокойные, но взгляд внимательный.
Цзян Чэн не смог сдержать себя и потёр пальцами переносицу. Конечно. Спутник. На пути к саморазрушению...
Мрачный смешок, сорвавшийся с его губ нарушил тишину.
- Некоторых адептов не помешало бы выпороть, - беззлобно заметил он. - Чтобы не спешили разносить подобные вести в столь фривольной форме. Я надеюсь, Вэй... Вэй Ин и впрямь станет достойным спутником вашему брату, - "достойный спутник" из уст главы Цзян прозвучал так, словно он загодя приносил соболезнования, - а не сравняет вековые традиции Гу Су с землёй.
Аромат зелёного чая гармонично сочетался с душистыми лилиями. Однако Цзян Чэн предпочёл бы выпить вина. Да покрепче. Говорить о брате на трезвую голову - то ещё испытание.
Он принял угощение и отпил единственный глоток, прежде чем вновь взглянуть в лицо Лань Сичэня.
Они не виделись с того самого вечера в Пристани Лотоса, когда усталые адепты Гу Су Лань остановились на ночлег, а оба главы распивали рисовое вино и предавались разговорам. Прошло немало времени. Но и не так много. Лань Сичэнь однако стал выглядеть иначе. Потрясение после предательства Цзинь Гуанъяо на его лице сменило сложное выражение. Вроде и спокойное, но взгляд будто принадлежал старику.
- Я должен принести извинения тоже, - решил вспомнить о манерах Цзян Чэн. - за неожиданное вторжение. Однако, Цзэу-цзюнь, вы не посетите собрание кланов вечером? Без вашего вмешательства как бы не приключилось драки.
Лань Хуань смутился оттого, что понял Цзян Чэна не совсем правильно. Как и обычно, он бросился защищать Ваньцзы сломя голову — пусть и в свойственной себе мягкой манере — и от этого сделалось даже немного стыдно.
Невольно Сичень вспомнил год, когда подростки из Юньмэн прибыли на обучение в Гу Су. Вэй Ин творил различные безобразия, а Цзян Чэн, ругая шиди и извиняясь за него, все же всегда был готов защитить близкого; вне зависимости от обстоятельств. Лань Хуань точно так же всегда стоял за Ваньцзы. Возможно, если бы не его отношение к брату, Лань Чжань был бы отлучен от ордена, и одним только кнутом бы не обошлось.
Воистину, на самом деле они с Вэй Ином друг друга стоили, хотя дядя и считал младшего племянника безупречным человеком, таинственным образом околдованным Старейшиной Илин.
— О, видимо, я воспринял ваш вопрос в ином ключе. В самом деле, никакого скандала не было, и для бурных обсуждений повода нет. Пожалуй, я обсужу эту ситуацию с дядей, чтобы он обратил внимание... на дисциплину.
Глядя на приятные очертания цветов, Сичень с некоторым удовлетворением подумал о то, как же Цижень разъярится от этой темы. Его в самом деле волновало, что думают о Ваньцзы другие кланы. В самом сердце Гу Су два мужчины считаются супругами, когда официально брака подобного рода не существует. Это ли не позор семьи?..
— Я надеюсь, Вэй... Вэй Ин и впрямь станет достойным спутником вашему брату, — внезапно произнес Цзян Чэн.
— Благодарю Вас за пожелания, — траурно протянул Лань Хуань, — однако я уже ни на что не надеюсь. Возможно, мой орден станет лакомым пристанищем для всех заклинателей-мужчин, ищущих спутников жизни своего пола. Я смиренно приму это будущее.
Сичень не был уверен, что говорит это всерьез, как и не был уверен в том, серьезно ли Цзян Чэн ему соболезнует. Лицо главы Цзян выглядело вполне обычно — хмурое и непроницаемое. Лань Хуань настолько засмотрелся, что с трудом подавил желание протянуть руки и разгладить напряженный лоб Цзян Чэна.
"Как же это неприлично", — вновь устыдился он про себя, отводя взгляд.
Красиво уложенные соцветия лилий навевали тоску. Не зря Не Минцзюэ называл их цветами смерти, но Сичень никогда не верил в суеверия.
Могильный цветок.
— Увы, сегодня я не буду присутствовать на собрании, — неохотно признал Лань Хуань, поджимая губы, — и завтра тоже. Не могу Вам сказать, когда мир еще раз увидит меня. Есть часть Пути, которую нужно пройти в одиночку, чтобы усвоить урок.
Он вымученно улыбнулся и отпил чаю.
— Я уверен, произошедшее в Гуанъинь сильно повлияло на глав кланов и орденов, и они будут хранить мир на земле с удвоенным тщанием.
Стойко пережив заявление о пристанище заклинателей-мужчин, стекающихся в Гу Су, чтобы порочить себя связью, Цзян Чэн медленно отпил чай ещё раз.
Загробная ирония в словах Лань Сичэня была уже ему знакома. Не знакомым оказалось желание главы Лань держаться в стороне, пока решаются столь важные вопросы.
Цзян Чэн нахмурил брови и мрачно посмотрел в чашку.
- Хранить мир, говорите? - произнёс он с не меньшей иронией. - Скорее, глухой учит немого. Один не умеет говорить, другой не умеет слушать. Помяните мои слова, шум голосов помешает вашей медитации и сегодня и завтра.
Получить подтверждение о нежелании главы Клана участвовать в мирских делах злило, но злость эта не была направленной.
Цзян Чэн помнил, как после падения Пристани Лотоса и пропажи золотого ядра, был готов попросту сдаться. Вэй Усянь был тем, кто пинками выгнал его из состояния апатии.
Помнил, как Вэй Усянь увёл оставшихся псов из Клана Вэнь на гору Луанцзань, а он, преданный братом, не мог толком помочь и лишь ждал неизбежного.
Как получил весть о том, что Призрачный Генерал по приказу Старейшины Илин убил Цзинь Цзысюаня.
Крик А-Ли стоял в ушах до сих пор...
Помнил, как шёл на штурм проклятой горы, желая одновременно и сбежать и оторвать брату голову своими руками...
Воспоминания никуда не делись.
Что чувствует Лань Сичэнь после смерти наречённого брата, ещё и убив того собственной рукой? Испытывает ли ненависть, или корит себя за невозможность помочь? Готов ли увидеть черты человека, которым восхищался за незнакомым, новым лицом?
- И всё же я понимаю вас, - без одобрения, но честно сказал Цзян Чэн. - Надеюсь, вы найдёте, что ищете.
Чувства - сложные. Годы наедине с ненавистью и сожалением закалили главу Цзян, но не сделали его невосприимчивым. Уединение было роскошью, которой лично он был лишён. Обязанности душили и не давали вдохнуть, и он был благодарен за это. А Цзинь Лин закалил бы целую армию... Но это был он, а это - Цзэу-цзюнь. Возможно, отречение от мирской суеты способно залечивать раны таких мужей как он.
Цзян Чэн в этом откровенно сомневался.
- Кто исполняет обязанности главы, ваш дядя? - спросил он, внимательно глядя Сичэню в лицо.
Только бы не Лань Ванцзы. И ещё - пусть Вэй Усянь милуется со своим спутником где-нибудь и не сует свой нос на собрание кланов. Уверенности в том, что встреча их закончится миром не было совершенно.
Сичень вполне понимал недовольство Цзян Чэна — такой взгляд он уже видел. У дяди, у Ваньцзы, у Вэй Ина. Старший из нефритов всегда выглядел надежным, для любого находил слова утешения и не боялся трудностей, связанных с обязанностями главы ордена. Его внутренние страхи всегда были скрыты глубоко в душе, и даже младший брат не догадывался о его демонах.
О них знал только Цзинь Гуанъяо. Лань Хуань всегда хорошо относился к Не Минцзюэ и уважал его, как названного брата, но все же это не было похоже на ту искреннюю любовь, которую он питал к Мэн Яо. Он считал Мэн Яо одним из лучших людей на земле.
И боль, которую он испытывал, нельзя было заглушить словами утешения, но глава Цзян попытался.
— Спасибо, — искренне ответил ему Сичень.
Вряд ли Цзян Чэн действительно понимал его, однако участие было приятно. Это подкупало: в нем не было лжи или притворной вежливости; это и успокаивало.
На самом деле Лань Хуань был заперт со своей виной. Оставшись с ней наедине, бежать ему было никуда, и он сам выбрал такую участь. Надеяться, что уединение справится с болью так же глупо, как полагать, что подкладываемый в костер хворост его потушит.
Либо он справится, либо сгорит дотла.
Однако все эти мысли остались невысказанными. Сичень глубоко вздохнул, прежде чем ответить:
— Все важные вопросы в данный момент решает мой дядя — к нему Вы можете обратиться. Я уверен, что он поможет собравшимся прийти к согласию. К тому же, в этот раз в мероприятии будет участвовать Старейшина Илин.
Лань Хуань сомневался в том, что Цзян Чэну это понравится. И все же в этом была польза для дела: зловещая репутация темного магистра все еще не была развенчана окончательно, и она, возможно, помогла бы Вэй Ину в дипломатии.
Натянутая, конечно, вышла бы дипломатия. Но с возрастом Сичень шел на компромиссы со своей совестью гораздо чаще.
Все больше он понимал отца, предпринимающего отчаянные попытки хорошо выполнить свою роль и при этом соответствовать планке орденского устава.
"Кто-то должен принимать радикальные решения", — вдруг вспомнил Сичень слова Цзинь Гуанъяо и скривился от отвращения.
С Цзян Чэном он прощался холодно и отвлеченно, но тот, кажется, не обратил внимания.
Им обоим было о чем подумать.
Цзян Чэн не ошибся.
Встреча глав Кланов вышла шумной, и настолько же отвратительной, как он полагал.
Хоть Вэй Усянь, так же посетивший треклятое собрание, вёл себя на удивление смирно. По меркам болтливого Старейшины Илин, разумеется. Молчаливо восседающий рядом с ним Лань Ванцзы служил дополнительной причиной не вступать в споры.
Всё началось с пересудов вокруг вероломного Цзинь Гуаньяо (Вэй Усянь был тем, кто полно и беспристрастно огласил список преступлений и озвучил подробности), и загудело вокруг имени прежнего главы Ланьлин Цзинь (конечно, каждый захудалый глава малочисленного клана спешил известить уважаемое собрание, что он точно знал!..)
Цзян Чэн старался не встречаться с братом глазами, слушал его комментарии внимательно и даже испытал чувство благодарности за поддержку Цзинь Лина. Мальчишка же краснел и зеленел, полный желания открыть рот, но тяжёлый взор дядюшки не предвещал ничего хорошего. Приходилось сначала думать.
Имя Суэ Яна озвучили и забыли быстро. Мёртв и поделом. Орали о Призрачном Генерале. Вопили о претендентах на роль нового главы Клана Цзинь. Охали, что Цзинь Лин так юн, ох так юн и неопытен, но натыкались на мрачное лицо его дяди и поспешно прятали лица в пиалах с чаем...
Цзинь Лин наконец открыл рот и на удивление складно выдал тираду о том, что прежде чем смиренно принять бразды правления, священный долг, завещанный ему почившими родителями, он намеревается пройти обучение в Облачных Глубинах, набраться мудрости и освоить все необходимые науки.
Следовало выбрать регента, и вновь поднялся шум.
Лань Цижэнь, исполняющий обязанности главы, старался пресекать вспышки злобы и решать несогласия. Но, положив руку на сердце, Цзян Чэн мог сказать это вслух — был слишком старомоден, чтобы усмирить кучку молодых людей, дорвавшихся до политики.
Он знал, кто бы справился куда лучше.
Эта мысль пришла позже, когда глава Цзян, переживший очевидное насилие над ушами, готовился ко сну.
А поутру глава Цзян (не то чтобы сильно посвежевший) споро привёл себя в надлежащий вид, прихватил свиток, что передал ему учитель Лань и отправился в сторону уединенного цзинши Первого Нефрита.
Беспокоить Лань Сичэня второй раз кряду, возможно, было верхом наглости. Тот, кто искал уединения не желает лишний раз ощущать веяния мирской суеты.
Однако у него был свиток Цижэня. И у него было беспокойство насчёт Цзинь Лина, коим он испытывал странное желание поделиться именно с Цзэу-цзюнем.
А ещё у него был баснословно дорогой улунский чай, который был привезён в качестве угощения, но благополучно забыт накануне.
Цзинши выглядел столь же безмятежным и столь же тихим. Его тут не ждали. Ждали ли тут вообще кого-либо?
На сей раз поступь главы Цзян не напоминала гром небесный. Он спокойно добрался до дверей, огляделся по сторонам — Лань Сичэня в саду заметно не было, и коротко негромко постучал.
— Цзэу-цзюнь, — позвал он, неожиданно для себя припомнив вчерашнее прощание и испытав по этому поводу неудобство. — Простите за беспокойство. Могу ли я вас увидеть?
За всю ночь Сичень не сомкнул глаз. Его тело сковала сонная заторможенность, как всегда бывало к девяти часам. Незыблемый орденский режим брал свое — точнее, пытался взять, однако разум противился ему изо всех сил. Минута текла за минутой; Лань Хуань всматривался в светлый полог кровати, пронизанный лунным светом.
Через некоторое время он был вынужден признать, что лучше нарушить бесцельное лежание и заняться медитацией, чем последовать правилу и провести бессонную ночь. Увы, надежды его не оправдались: медитация не помогла достичь упокоения.
В небрежной домашней одежде, с лихорадочным взором и дрожащими руками глава Лань совсем не походил на образец дисциплины и морали. Каждая его часто будто сгорала в агонии.
Он понимал, что бессмысленно задаваться вопросом, лгал ли Цзинь Гуанъяо или нет. Выжил бы он, не совершив Лань Хуань роковую ошибку? Смог ли бежать?
В конце концов, Лань Хуань его предал, хотя был спасен им же дважды. Кого после этого можно назвать благородным?
Душа Сиченя не знала ответа. Нельзя было найти ответ в речах дяди, в манускриптах ордена или многодневных медитациях.
Обессилев от борьбы с кошмарами, вновь и вновь предстающими перед внутренним взором, Лань Хуань совершил короткое омовение в ледяном источнике, пока весь орден спал.
Чистые одежды помогли ему избавиться от остатков сна, но глубокие тени под нижними веками выдавали его бессонницу.
Сичень грел воду на кухне, когда услышал стук в дверь.
— Простите за беспокойство. Могу ли я вас увидеть?
Это был Цзян Чэн. Лань Хуань беспомощно оглянулся вокруг себя, как будто действительно собирался прятаться. Не было смысла молчать — разумеется, он мог быть только тут, и глава Цзян это знал.
— Это прозвучит излишне откровенно, но, глава Цзян, разве у меня есть выбор? — Ответил Сичень вопросом на вопрос, открывая дверь. — Проходите.
Паучьи лилии выглядели так же хорошо, как и вчера. Чаши на столе стояли уже другие — Лань Хуань пожалел свои любимые. Неужели он и правда надеялся, что Цзян Чэн придет снова?..
— Что же привело вас сюда?
Вероятно, собрание кланов. Пыль еще не улеглась с момента событий в храме Гуанъинь, и все обсуждения шли по кругу. Прегрешения предыдущего главы, обездоленный орден, народная смута. Год за годом главы кланов пестовали сплетни десятилетней давности, порой вспоминая Старейшину Илин, из глубин тьмы насылающего несчастья на простых смертных.
Наконец у них появилась новая тема для жалоб и возмущения.
— Я надеялся, мое уединение... будет несколько более уединенным, — мягко намекнул Лань Хуань, указывая Цзян Чэну на место за столом.
Дверь открылась. Лань Сичэнь, стоящий на пороге выглядел измотанным, будто не спал всю ночь. Однако на белоснежных одеждах Гу Су Лань - ни лишней складочки.
- Это прозвучит излишне откровенно, но, глава Цзян, разве у меня есть выбор?..
- Вы можете отослать меня прочь. Можете даже добавить пару ругательств. Я пойму, - вполне серьёзно отозвался глава Цзян. И, получив приглашение, прошёл мимо хозяина в цзинши.
Обстановка ничуть не изменилась. Чистота и простота жилищ в Гу Су услаждала взор и настраивала на медитацию... Даже если запереть себя наедине с чувством вины?
Цзян Чэн чуть поджал губы, вспомнив, как до щепок разгромил личные комнаты после осады горы Луаньцзан. Под его порывом погибли те несколько бесценных предметов, отысканных на развалинах прежней Пристани Лотоса. Сгинули без следа, так же как и жизнь его брата - этого упёртого, наглого болвана, возомнившего себя небожителем! Следом за его бесценной жизнью... Терять всегда горько. Но стало чуть легче.
Появилось дело - привести всё в порядок в пострадавших комнатах (что бы сказала А-Ли, увидев как он сходит с ума?)
Потом - в Клане. Со смертью Старейшины Илин от Юньмэн Цзян окончательно отвязались с шепотками и пересудами.
Потом - везде и всюду, отлавливая последователей тёмного пути. У него было средство от чувства вины...
А теперь у него был и воскресший из небытия брат.
А у Лань Сичэня... Одинокое цзиньши в ГуСу? Это место способно стать могилой даже для столь уравновешенного и сильного человека, как Цзэу-цзюнь. Тем более для него.
- Благодарю вас, глава Лань, - Цзян Чэн слегка усмехнулся приятной иронии в словах Сичэня и, спохватившись, с лёгким поклоном протянул ему то, что держал в руках. Это была деревянная шкатулка с улунским чаем. Слишком вычурная на его вкус, но дар есть дар. И главное то, что внутри, не так ли?
- Я хотел принести извинения за то, что потревожил вас. Дважды, - признался он, усилием воли перестав хмуриться. - А так же передать свиток, где учитель Лань пересказывает результаты вчерашнего собрания.
Когда подарок оказался в руках Сичэня, глава Цзян опустился за стол, пристроил Сань Ду рядом с собой и извлек из-за пазухи послание Лань Цижэня, перевязанное тонкой лентой с оттиском в виде парящих облаков.
- Я буду благодарен, если вы ознакомитесь со свитком сейчас, - добавил он, скрывая нетерпение.
Одним из важных пунктов, вынесенных к обсуждению кланом Цзинь, было имя будущего регента Цзинь Лина.
Цзинь Реншу.
Доброжелательная воздержанность.
Мужчина выглядел идеально воспитанным, был дальним родственником Цзинь Цзысюаня и не был женат.
Цзян Чэну он не понравился с первого взгляда. И не понравился бы любой, кто имел хоть толику возможности отобрать у племянника его титул.
Сичень принял подарок из рук гостя молча, даже не поблагодарив — он был уверен, что Цзян Чэн и так все поймет. Крупные зеленые листья раскрывались в горячей воде; пахло жасмином. Лань Хуань некоторое время стоял к Цзян Чэну спиной — пока заваривался чай — а затем, накрыв глиняный чайник крышкой, поставил его на стол.
Нет, никак нельзя было укрыться от собрания глав кланов, разве что уехать из Гу Су на время, однако такой вариант Лань Хуань никогда не рассматривал.
— Что ж, раз это обязательно... — вздохнул он, плавно присаживаясь напротив Цзян Чэна и принимая свиток.
Сичень надломил фигурную печать (зачем только она нужна в такой момент?) и быстро вчитался в ровные строки, выведенные знакомым почерком.
Со смерть Цзинь Гуанъяо орден Ланьлин Цзинь сильно ослабел: противоречия раздирали его изнутри. Каждый стремился откреститься поскорее от покойного главы, а кто-то просто пытался наложить руки на орденские деньги. Смотровые башни, ранее поддерживаемые более чем наполовину именно орденом Цзинь, частично остались без защиты. Ожидаемо.
Конечно, остальные кланы постараются покрыть потребность в дежурных заклинателях, но даже это займет недели, если не месяцы.
Регентство... Сичень непроизвольно нахмурился и тут же постарался скрыть свое лицо рукавом с чайной чашкой; чай обжег горло.
— Цзинь Реншу, — задумчиво повторил Лань Хуань, сворачивая свиток и глядя на Цзян Чэна, — не припомню его участия в Аннигиляции солнца.
По возрасту этот мужчина вполне подходил, однако имя его было незнакомо. Впрочем, Цзинь Гуаншань всеми силами избегал открытых схваток с Цишань Вэнь — и этим Цзинь Цзы Сюань от него сильно отличался — может ли быть так, что старый глава ордена всячески оберегал своих родственников от участия в опасных операциях?..
— Как он решает вопросы ордена сейчас? Должно быть, он старший заклинатель и наставник для младших адептов, он не может игнорировать сложившуюся ситуацию.
Медленно очертив пальцами край чаши, Сичень добавил:
— Вероятнее всего, сейчас многие заклинатели ордена Ланьлин Цзинь, которые были близки с Мэн Яо, будут подвергаться преследованиям. Однако любые обвинения должны быть доказаны в общем порядке. Все несправедливые случаи самосуда могут остаться на репутации Цзинь Лина.
Лань Хуань помрачнел и прикрыл глаза. Он правда назвал его Мэн Яо?..
Свиток перекочевал из рук в руки.
Цзян Чэн принял чуть менее формальную позу, позволив себе опереться рукой на согнутое колено и внимательно вглядывался в осунувшееся лицо главы Лань, пока тот был занят чтением.
Выглядел тот плохо. Тени, что залегли под глазами, намекали о бессонных ночах. Немногочисленные морщины стали заметнее. Само выражение лица говорило о терзающем человека чувстве, кое даже время не изгонит. Лишь сделает терпимым.
Время. Но ещё люди.
На самом деле Лань Цижэнь вовсе не просил ничего передать своему племяннику. Глава Цзян сам вызвался, едва услышал о намерениях учителя. Но сообщать об этой детали вовсе не собирался.
Ему нужен был совет. Слова человека, на которого глава Цзян непостижимым образом привык полагаться. Лань Сичэнь всегда был голосом разума на собраниях. У него был дар — намерено или нет — воззвать к голосу разума лично Цзян Ваньина, человека горячего и склонного судить сгоряча. А теперь дар этот вдруг прятали за ширмой уединения.
Это его уединение... не может быть вечным, верно?
— Цзинь Реншу, — заговорил Сичэнь, вернув внимание гостю, — не припоминаю его участия в Аннигиляции Солнца.
— Он и не участвовал, — пожал плечами Цзян Чэн. — Никто не слышал об этом человеке вплоть до вчерашнего собрания. Однако Ланьлин Цзинь выдвинули его кандидатуру, ссылаясь на внутриклановые дела и прямое участие этого... Реншу в каждом из них. Обучение адептов, в том числе.
Выражение лица Сичэня ясно давало понять, что он и сам не намерен доверять какому-то там Реншу лишь потому что его клан считает это удобным.
За человека говорили дела, а не слова. Например, умение усмирить бунтующий народ и избежать ненужного кровопролития.
Или потакание кровавым настроениям.
О преследованиях и судах без следствия мог говорить Вэй Усянь. Цзян Чэн сжал зубы, позволив тени прошлой злобы пробежать по лицу. Клан Цишань Вэнь осложнил жизнь многим своим людям, в том числе и проклятым целителям, с которыми так полюбовно носился его братец.
А ведь если бы не лез тогда... Они знали, на что шли, прикрывшись именем Вэнь как щитом, чтобы безнаказанно разгуливать по чужим землям и строить свои наблюдательные пункты!
Глава Цзян заметил, что до побелевших костяшек сжимает кулак и медленно его расслабил.
Знали ли люди Цзинь Гуанъяо?
Мэн Яо... — сказал Лань Сичэнь.
Цзян Чэн прищурился.
А знает ли Лань Сичэнь, что без его поддержки к этим людям едва ли кто-то проявит снисхождение? Найти виноватого очень просто. Даже если он невиновен. И репутации племянника не повредило бы оставаться незапятнанной чужими промахами.
— Цзинь Лин, — имя звучало так, словно племянник стоял изгвазданный в грязи пред грозным дядюшкиным взором. — Я хотел поговорить с вами и о нём тоже. Паршивец и сам понимает, что сейчас никто ему не позволит занять место отца. Несколько лет у него в голове сплошная охота. Однако он смог удивить даже меня. — Тон его голоса слегка смягчился, а на лице промелькнуло выражение, которое выражало удивление граничащее с одобрением. — Сам вызвался пройти обучение в Гу Су. Представляете? Раньше я не замечал за ним рвения к учебе.
Не замечая выражения лица собеседника, глава Цзян продолжил речь, словно вынимал из себя ядовитые иглы.
— Я должен вас предупредить, что характер у мальчишки не самый послушный. Однако до мое.... до Вэй Усяня ему далеко. Упрямый, грубый, гордый и заносчивый. Он может доставить проблем. Но я надеюсь на вас... Что?
Наконец, поймав взор Лань Сичэня прямиком на своём лице, Цзян Чэн озадаченно умолк.
Подозрения Сиченя оправдались: будущий регент не принимал участия в военных действиях. Безусловно, есть заклинатели, ценность которых не исчисляется битвами, однако Цзинь Лину нужен постоянный наставник хотя бы на ближайшие несколько лет.
И имени Цзинь Реншу ранее Лань Хуань не слышал. Если это видный человек в ордене, неужели он ни разу не присутствовал ни на одном собрании более чем за десять лет?..
Формально придраться было не к чему, но в целом ситуация казалась странной.
— Что ж, — наконец произнес Сичень, аккуратно свернув свиток и отложив его в сторону, — здесь, увы, нам нечего противопоставить: придется согласиться с выдвинутой кандидатурой. Если в будущем произойдет какой-либо инцидент, вы сможете принять меры. И, конечно, я поддержу вас, когда понадобится.
Иными словами, он предлагал решать проблемы по мере поступления. Лань Хуань не любил пускать важные дела на самотек, однако иногда выбора не было.
Цзян Чэн вдруг заговорил о Цзинь Лине, и Сичень нахмурился. К жажде знаний мотивация юного заклинателя вряд ли имела какое-либо отношение.
— Кгхм, — задумчиво вырвалось у Сиченя против воли.
— Что?
— В последнее время Цзинь Лин часто бывает в Гу Су, — издалека начал Лань Хуань, подавляя в себе желание прятать чашки, — и хотя со мной Сычжуй не так откровенен, как с Ванцзы, все-таки... Видимо, дело в их взаимоотношениях. Я имею в виду взаимоотношения Цзинь Лина и Лань Сычжуя.
Нужно было срочно подобрать достойное утешение, которое смогло бы сгладить впечатление после такой новости, но как назло, Сичень терялся в словах и никак не мог ничего придумать.
— С другой стороны, если это помогает им самосовершенствоваться... Глава Цзян, мы с вами уже почти родственники. Я уверен, дядя будет контролировать ситуацию на занятиях.
Раздался громкий треск. Остывший улунский чай капал с осколков и окровавленных пальцев прямиком на фиолетовый рукав ханьфу.
Цзян Чэн побледнел. От слов, осторожно и складно произносимых Лань Сичэнем, он медленно и необратимо приходил в ужас.
- Что?!?
Осколки рассыпались по столешнице.
Лань... Сычжуй? Какой ещё к демонам Лань Сычжуй? Приёмыш Ванцзы? Что не так с этими Ланями?!
- Вы говорите, Глава Лань, - тоном его голоса можно было линчевать неугодных, а глаза метали молнии, - что мой племянник, как распоследний обрезанный рукав... Уму не постижимо!
Вскочив на ноги, он порывисто пронёсся по цзинши, чудом ничего не свалив. Туда. Обратно.
- Вы шутите, верно? - почти с угрозой произнёс он, вдруг оказавшись к Сичэню ближе, чем позволяли приличия. Пальцы нервно дрожали, будто намереваясь сжаться в кулаки на расшитом облаками воротнике. - Вы имели в виду, что они побратались? Стали друзьями?..
Цзян Чэн вдруг с кристальной чёткостью осознал, что с ещё меньшей вероятностью бы поверил, что Цзинь Лин подружился с кем-то. Чёртов мальчишка скорее сведёт его с ума, нежели станет соблюдать приличия.
Такой юный, будущий глава клана Цзинь, возжелавший обучаться в Гу Су! Как же!
Цзян Чэн вдруг хрипло и мрачно рассмеялся, прикрывая лицо окровавленной рукой. Не заметил. На другой руке Цзы-дянь перестал трещать сполохами, становясь просто кольцом.
Шаг назад. Ещё шаг. Глубокий вдох и выдох.
- Ноги ему переломаю, - пробормотал глава Цзян с пугающей серьёзностью, - Им обоим.
Реакция Цзян Чэна превзошла все ожидания. Когда в руке главы Цзян легко треснула чашка, Лань Хуань даже побледнел, ошеломленный таким бурным проявлением чувств. Конечно, сдержанность Цзян Чэну редко была присуща, однако ранить себя — это уже слишком.
— Вы шутите, верно? — громко спросил вскочивший на ноги Цзян Чэн, и Сиченю также пришлось подняться.
— Боюсь, что нет. Я не стал бы так шутить.
Вытащив из рукава чистый платок, Сичень осторожно начал подходить к Цзян Чэну — как к дикому зверю — и говорить мягко и доброжелательно:
— Глава Цзян, они всего лишь дети. Кто знает, насколько все серьезно и как долго продлится. Цзинь Лину так же нужен опыт общения, как и другим юным адептам. Хотя он уже оказался в непростом положении и должен начать выполнять обязанности главы ордена, ему едва исполнилось пятнадцать.
Заговорившись, Лань Хуань начал аккуратно обтирать окровавленную руку Цзян Чэна; на белой материи расцветали яркие пятна.
— Не стоит обсуждать такие вопросы на эмоциях. Цзинь Лин любит вас, но если он сейчас влюблен, резкое слово может испортить ваши доверительные отношения.
За Цзинь Лина действительно было страшно, однако Сичень не понимал одного: неужели это так ужасно? Откуда в Цзян Чэне столько презрения?
"Наверное, это из-за братьев", — в конце концов решил он, с трудом отводя взгляд от порезанных пальцев.
— Что до Лань Сычжуя, искать встречи с ним лучше через Ванцзы, — нехотя выдавил Лань Хуань.
*Письмо,прибывшее поутру в Гу Су написано на дорогой водонепроницаемой бумаге бледно-коричневого цвета, с узором, похожим на листья лотоса.
Каллиграфия хороша поначалу, в определённый момент становится менее чёткой, словно рука, держащая кисть, дрожит от сдерживаемых эмоций.
Текст написан чернилами из сажи, некоторые помарки исправлены поверх киноварью.
Уважаемый глава клана Лань!
Надеюсь, вы пребываете в добром здравии как духовном так и моральном. Учитывая характер моего последнего к вам визита, сей факт вызывает сомнения. Понимаю, что мои ничтожные извинения не вернут вам предмет чайного сервиза, но принести их чувствую себя обязанным.Я повел себя несдержанно и был излишне груб. Прошу покорнейше меня простить за неумение держать себя в руках и слишком острую реакцию на новость, озвученную вами.
Я должен быть вам благодарен за то, что вы сообщили
о делишкахоб особой связи моего племянника с адептом вашего клана.Цзинь Лину всего пятнадцать лет и вы понимаете, что ответственность за его благополучие несёт его опекун. Это дело личного характера и любой, кто осмелится стать близок с племянником рискует оказаться
без рукпод моим пристальным наблюдением.Благодарю вас за мудрый совет, данный при нашей последней встрече. Вы сказали не обсуждать такие вопросы на эмоциях и я нашёл в себе силы последовать ему, а так же доверить воспитание будущего главы клана Цзинь вашему дяде.
Я не могу сказать, что одобряю
идиотизмувлечение Цзинь Лина, но не могу запретить ему общаться со сверстниками. Мы прибудем в Гу Су за два дня перед Праздником Весны, чтобы обговорить с уважаемым Лань Цижэнем моменты, связанные с будущим обучением Цзинь Лина.
Если вы ВозможноЯ искренне надеюсь, что ваше уединение приносит искомое успокоение и возможность очистить сознание от дурных мыслей. Буду рад, если выпадет возможность увидеться с вами.Пусть ничто не омрачает ваш разум. Вы хороший человек, Цзэу-Цзюнь.
С уважением, глава клана Цзян.
Лань Сичень получил письмо с некоторым запозданием — Ванцзы принес его спустя неделю после получения. Так они и условились — видеться раз в две недели — однако Лань Хуань все же испытал недовольство.
Его дни текли быстро, но однообразно: пробуждение, медитация, сад, медитация, сон. Он почти не ел и все еще мучился кошмарами, в которых убивал А-Яо раз за разом.
В письме Цзян Чэна были видны помарки, и это вызвало улыбку: крутой нрав главы Юньмэн был заметен во всем.
Уважаемый глава Цзян!
Благодарю Вас за беспокойство, я чувствую себя прекрасно. Я предвидел Вашу реакцию и, должен признаться, она превзошла мои ожидания. Уверяю: с моей стороны не осталось какой-либо обиды; прошу более не возвращаться к этой теме.
Я доверяю дяде и брату и могу ручаться, что обучение будущего главы Ланьлин Цзинь будет организовано безупречно. Впредь мы могли бы совершить обмен учениками между Юньмэн и Гу Су, чтобы укрепить орденские отношения и усовершенствовать обучение младших адептов.
Общеизвестно, что территории орденов сильно отличаются друг от друга по ареалам обитания нечисти. Опыт охоты в новых условиях пойдет на пользу всем заклинателям Гу Су.
Я буду рад встрече с Вами, если такая возможность представится. Вы знаете, где можно меня найти в любое время.
Желаю легкого пути.
Лань Хуань.
Отредактировано Lan Xichen (Понедельник, 16 марта 20:14)
Когда Цзян Чэн и несколько адептов Юньмэнь Цзян покидали Пристань Лотоса, улицы уже светились многочисленными красными фонарями, пестрели бумажными лотосами. Атмосфера близящегося Праздника Весны дышала из каждого угла яркими красками, трещала пламенем костров и звенела людскими голосами.
Цзинь Лин всегда любил этот праздник и, признаться, его дядя был удивлён, той безропотности, с которой мальчишка согласился уехать в Гу Су так не дождавшись начала фестиваля. Цзян Чэн знал причину, по которой племянник так стремился вернуться в обитель клана Лань. Причину эту не одобрял. Но с ней в некотором роде смирился.
После памятного разговора с Лань Хуанем, прошло уже немало времени. От скандальной новости о связи своего воспитанника с воспитанником же Ванцзы, он предсказуемо пришёл в ярость. Но ярость та была усмирена. Всё обошлось. Цзинь Лин удачно не попался под горячую руку, а этот Лань Сычжуй вовсе оставался для Цзян Чэна безликой фигурой в клановых одеждах.
Пока что.
В тот злополучный вечер Цзян Чэн попросту сбежал из цзинши главы Лань к холодному источнику и провёл там немало времени, чтобы остудить пыл и привести мысли в порядок.
Совет Лань Хуаня был дельным. Лань Хуань...
Цзян Чэн замер у арки перед подъёмом в Гу Су и нахмурился.
Он что, теперь зовёт главу Лань именем, данным при рождении?.. Когда это они стали настолько близки?
Возможно, где-то посреди многочисленных писем, которыми они успели обменяться со дня отъезда из Гу Су до нынешнего визита. Где-то там, посредине подпись "Глава Цзян" превратилась в "Цзян Чэн".
— Дядя? — обеспокоено позвал Цзинь Лин, переминаясь с ноги на ногу. Шестеро адептов за его спиной тянули шеи как птенцы. Им никогда не выпадало чести посетить столь уединенное место, как Облачные Глубины.
— Идём, — бросил глава Цзян и решительно двинулся вперёд.
Гу Су встретил гостей неизменной атмосферой покоя и безмятежности. Ни следа красного, яркого, искрящего веселья. Лишь сверкающий на солнце снег, пушистыми шапками покрывающий крыши строений, лишь начисто расчищенные дорожки. Зима в Гу Су не предполагала игру в снежки.
В Облачных Глубинах запрещено...
Всё. Тут запрещено всё, хмыкнул про себя Цзян Чэн, глядя на вытянувшееся лицо Цзинь Лина. Связался с Ланем? Наслаждайся своим Праздником Весны, юная госпожа.
Когда все формальности были улажены, и гостям предоставили места для отдыха, Цзян Чэн наконец смог выдохнуть. Вот и всё. Головная боль по имени Цзинь Лин теперь официально обитает в в Гу Су на время обучения. Возможно, это немного упростит его будни. Возможно, нет. Заранее не узнаешь.
Перед возвращением обратно к родным, шумным стенам Пристани Лотоса, у него было время отдохнуть. И время это он собирался потратить на неофициальный визит.
Вы знаете, где меня можно найти в любое время.
Цзинши Лань Сичэня выглядело почти необитаемым. Дорожку полностью засыпало снегом. Шагать по ней, держа в руках небольшой деревянный ящик, оказалось не самым удобным занятием. Остановившись у двери, Цзян Чэн вдруг засомневался, стоило ли приходить. Определённо, глава Лань не ждал гостей в столь тихий безветренный день. А ведь он знал, что именно сегодня прибудет делегация из Юньмэна.
Отмахнувшись от смутного чувства, которому он не мог дать имя, Цзян Чэн перехватил ношу поудобнее. Пусть так. Не ждал. Однако многие ждали главу Лань обратно в мир живых.
Глава Цзян распрямил плечи и громко постучал.
Минуло полгода. Душевные раны Лань Сиченя едва покрылись тонкой пленкой запекшейся крови; он старательно постился и медитировал, всеми силами избегая порочных мыслей. Ванцзы все больше молчал, потому что говорить было не о чем, и даже перестал приносить с собой медовые пряники и фрукты.
Свитки были отложены; последний букет, собранный в октябре до первых морозов, усох и рассыпался сухими листьями. Очень долго не поднималась рука собрать его останки, однако однажды утром Сичень не выдержал этого вида запустения и отчаянно вычистил каждый угол до блеска.
Сначала его занимали птицы за окном. Он сидел так долго и неподвижно, что они спокойно усаживались на узкий подоконник чистить перья; стал частью пейзажа. Затем пошел снег, и все живое спряталось по теплым норам и гнездам.
Лань Хуань исправно отвечал Цзян Чэну раз в две недели, но с января тянул с ответом, пока наконец не понял, что последнее письмо главы Цзян лежит в ящике уже месяц. Слова покидали его, и все, что происходило снаружи, начало казаться незначительным и ненастоящим.
Кошмары также покинули Сиченя, и вместе с ними ушло всё — и печаль, и радость. Остались только белоснежные полотна снега за окном, не тревожимые ветрами и зверем.
Так он остался совсем один.
<...>
Ванцзы напомнил ему о визите Цзян Чэна за неделю; и начался обратный отсчет. Удивительно, что брат вообще счел нужным сообщить о такой мелочи: они никогда не обсуждали межорденские отношения.
Дни все еще были одинаковы, за исключением того, что Лань Хуань отвлекался на мысли о Цзян Чэне и их последней встрече.
Паучьи лилии срезают в августе, значит, прошло действительно много времени, за которое жизнь главы Цзян могла измениться.
Пока Сичень наблюдал за снегом.
<...>
Когда в дверь постучали, Сичень вздрогнул от неожиданности. Ему потребовалось некоторое время — несколько долгих, мучительных секунд — чтобы прийти в себя и вспомнить, кого он ждет.
Из-за приоткрытой двери повеяло холодом; на пороге стоял Цзян Чэн.
Лань Хуань с минуту смотрел на него молча, пытаясь уловить произошедшие изменения, однако память подводила его — он уже не помнил, каким Цзян Чэн был прежде.
В его воспоминаниях осталось только отражение мальчишки, которому не исполнилось и двадцати, но сердце которого уже чернело от жажды мести. Только это было очень, очень давно.
— Глава Цзян, — поприветствовал Сичень, отходя в сторону, чтобы гость мог войти.
Он даже не знал толком, что сказать.
— Хорошо ли вы добрались? Доволен ли Цзинь Лин?
Уже в первый день прибытия на обучение будущий глава Ланьлин переставал быть гостем и становился младшим адептом; значит, он уже ознакомился со своим расписанием и, судя по времени, должен был готовиться ко сну.
— Выражаю надежду на то, что Гу Су останется цел. Все ли хорошо... в Юньмэн?
Он почти спросил: "Все ли хорошо у тебя?", но вовремя опомнился. Это, однако, не избавило его от досады, и Сичень решил заняться подготовкой чая.
Какое-то время из цзинши не доносилось ни звука. Цзян Чэн переступил с ноги на ногу, точно его племянник у ступенек в Гу Су этим утром.
Что-то было определённо не так.
Но мысль о том, всё ли в порядке у Лань Сичэня не успела обрести форму. Двери открылись. На пороге стоял он, собственной персоной. И Цзян Чэн уставился во все глаза.
Глава Лань сильно осунулся и выглядел... плохо. Иное слово, пусть и менее жестокое не описало бы ни синеватые тени под его глазами, ни заострившиеся черты лица, ни совершенно тусклый взгляд. Глава Лань из прошлого всегда смотрел, словно улыбаясь глазами. В том они с Ванцзы были точно солнце и луна.
- Глава Лань, — выдавил он в ответ на официальное приветствие и поспешно проследовал в цзинши, чтобы не пускать стылый зимний воздух бродить по комнатам.
Внутри было чисто и... пусто. Не чувствовалось жизни. Ваза, в прошлый визит увенчанная пышным букетом белоснежных лилий, сиротливо притулилась возле стола. Ни свитков, ни знакомого Ле Бина... Лань Сичэнь стоял посреди комнаты и выглядел словно облетевшее древо, укутанное пеленой снега.
Цзян Чэн понял, что задержал дыхание и слишком сильно хмурит брови, наблюдая за неловкими попытками Сичэня быть гостеприимным. Его вопросы отдавали отчаяньем и повисали в морозном воздухе, не находя ответов.
Когда он, наконец, взялся за приготовления чая, Цзян Чэн почувствовал, как негодование шевелится в душе.
До чего он себя довёл? До чего? Всем что... плевать? Он же...
— Вы ужасно выглядите, — вынес приговор глава Цзян и брякнул на стол принесённую коробку. — Ваша попытка обрести душевное равновесие выглядит так, будто вы намерено пытаетесь свести себя в могилу.
Он шагнул вперёд, чуть подняв подбородок, готовый держать ответ за оскорбительные речи. Щадить этого упрямого... отшельника не хотелось совершенно. Лань Хуань из писем совершенно не вязался с тем измученным человеком, что стоял, согнувшись над чайными принадлежностями.
— Позвольте, я сделаю чай, — сказал он тише, отстраняя руки Сичэня от остывшего чайничка. Казалось, они окоченели, как и всё в цзинши. Следовало бы протопить кан*. Бросить горсть душистых трав в огонь...
Следовало давно выволочь этого осла из самовольного заточения! Вот что! Выволочь и воткнуть головой в сугроб, как глава Цзян привык делать с Вэй Ином. И с любимым племянничком, когда тот совершенно отбивался от рук.
Какая неудача, что Лань Ванцзы столь свято чтит традиции клана (или желания брата?), что не сделал подобного давным-давно.
— И прошу вас осмотреть содержимое коробки, которую я принёс с собой, — сказал Цзян Чэн, довольно неловко управляясь с церемониальным сервизом, прежде чем засучить рукава и направиться к печи.
— В Юньмэн готовятся к Празднику Весны, — сказал он, споро разжигая огонь. Тон нарочито спокойный, будто ничего необычного не происходит, и этот вовсе не глава Цзян хозяйничает посреди цзинши, словно заправский владелец гостиницы. — Улицы уже украсили. Послезавтра начнётся пора фестиваля. Цзинь Лин отказался от шумного веселья почти без гримас. Он и ещё шесть адептов моего клана уже стали учениками Гу Су. Если эти шалопаи что-нибудь выкинут, вы всегда можете написать мне... Лань Хуань.
Родовое имя, впервые произнесённое вслух, вызвало странное ощущение. Ему никто не позволял... Однако в первом же письме Цзэу-цзюнь назвался просто Лань Хуанем. Значит, всё же дозволено?..
Он обернулся к хозяину жилища, прежде чем подхватить нагретую воду с кан, прошипеть "ах ты дрянь", обжегши пальцы, но успешно влить кипяток в чайничек.
Не то чтобы глава Цзян часто занимался приготовлением чая самостоятельно.
— Вы ужасно выглядите, — прямо сказал Цзян Чэн, и Лань Сичень вздрогнул, побледнев.
Он сам знал, что краше него только в гроб кладут, однако едва ли это волновало его. В мире, который он считал пусть не идеальным, но справедливым, он вдруг сам стал частью той скверны, с которой старательно боролся. Налаживал отношения, мягко улыбаясь. Обучал юных адептов, глядел в их ровные спины с уверенностью: после меня что-то останется.
Зерно, вложенное в благодатную почву, всегда прорастет — так он думал.
Пока Мэн Яо не стал могильным цветком (ликорисом), проросшим усилиями Лань Хуаня.
— Прошу прощения за неподобающий прием, — прохладным тоном протянул Сичень, давая Цзян Чэну приготовить чай самому.
Быть может, он даже ощутил бы стыд — по крайней мере, так точно было бы раньше. Но ему все равно. Его чувствительность, его вежливость и сочувствие на самом деле никому не были нужны; Цзян Чэну — тем более.
— О, — удивленно выдохнул Лань Хуань, открыв принесенную коробку.
Он некоторое время смотрел Цзян Чэну в спину, действительно пораженный подарком. На его памяти глава Цзян никогда не был замечен в подобного рода церемониях.
— Мне, правда, очень приятно, — искренне признался Сичень, взяв одну из чашек сервиза в руки; молоченый, расписанный фарфор действительно услаждал взор, — не стоило так хлопотать ради меня. Я буду рад вас видеть в любое время вне зависимости от того, сколько чашек это будет стоить.
Когда Цзян Чэн начал говорить о празднике весны, Лань Хуань в смятении нахмурился: ему трудно было представить что-то веселое и красочное, когда за окном земля укрылась белым саваном. Его посетила мысль о том, что жизнь всегда будет продолжаться — даже без его участия; и после его смерти — тоже.
— Я уверен, что обучение в Гу Су пойдет Цзинь Лину на пользу. Хотя он не самый спокойный юноша, для хорошего главы ордена в нем есть все необходимое, к тому же...
Сичень не успел закончить — обернувшийся с полным чайником кипятка Цзян Чэн вдруг зашипел от боли. Рефлекторно Лань Хуань протянул руку к ладони Цзян Чэна, но тут же остановился и переплел пальцы в рукавах за спиной.
Когда Ванцзы был маленьким и обжигался, Лань Хуань успокаивал его и дул на обожженную кожу, чтобы брат не расстраивался.
— Спасибо за чай, — Сичень слабо улыбнулся, чувствуя, как кожа натягивается на лице, уже привыкшему к безразличию, — в Юньмэн, наверное, сейчас очень красиво. В Гу Су еще нескоро сойдет снег, хотя, признаться, я уже устал от него.
Цзян Чэн накрыл заваривающийся напиток крышкой, вернул чайник с кипятком на край кан и, наконец, посмотрел на Лань Сичэня.
— В Цзинь Лине есть необходимое, к тому же?.. — припомнил он потерянную нить разговора. Слегка потёр обожжённые пальцы не повреждённой рукой. Усмехнулся стороной рта, глядя на рассеянное лицо собеседника.
Вот так. Эмоции. Хорошо. Пусть будет гнев, улыбки, надежда, что угодно. Цзян Чэн знал, что такое пустота внутри, когда лежал среди врагов в надзирательном пункте, избитый, лишённый семьи, золотого ядра и крошечной возможности отомстить. Тебе просто плевать — жить или нет. В чём смысл такой жизни?..
У главы Лань всё в порядке с ядром. У него есть брат, дядя, племянник и целый клан, ждущий его возвращения. Неужели всё это не достойно попытки идти дальше?
Что это — трусость? Слабость? Или что-то ещё?..
— Спасибо за чай, — сказал Сичэнь со слабой улыбкой.
— Спасибо, что составляете компанию, — отозвался от, усаживаясь за стол. Разлил горячий напиток по чашам.
Злые языки судачили об "особой связи" между названными братьями из Гу Су и Ланьлин. Насколько же она была особой?
Цзян Чэн прищурился и поджал губы. Возмутительная мысль.
Мэн Яо, Цзинь Гуанъяо, Верховный заклинатель. Чтоб ему перевернуться в гробу! Не умри он в храме Гуаньинь, расплатой за многие преступления стала бы смертная казнь. Цзян Чэна не коснулись лично злодеяния этого человека, и всё же он испытывал отвращение к двуличию и хладнокровию, с которыми обходительный глава Цзинь готов был пожертвовать многими жизнями в угоду своим планам.
Лань Хуань изводил себя из-за предательства этого человека. Брата?
Что такое названный брат Цзян Чэн знал не понаслышке. У него был Вэй Ин, обманывающий порой, заставляющий себя ненавидеть. Но неизменно поступающий правильно. Как велит сердце. Как говорил его отец, Цзян Фэнмянь. Девиз клана Цзян — девиз Вэй Ина...
Чем был девиз Мэн Яо?..
Цзян Чэна охватила злость.
— Вы вините себя, — сказал он порывисто, глядя в глаза. — Уже полгода прошло. Прекратите. Вы нужны многим. К чему прятаться от прошлого?..
Снег, тишина, осточертевшие пейзажи за осточертевшим окном. Он бы уже с ума сошёл от такой жизни! Раз Гу Су не может излечить своего главу, значит, нужно искать иные методы.
— Знаете что? Сейчас выпейте чаю. А после мы с вами отправимся в Юньмэн, — сказал он серьёзно.
Лань Хуань рассматривал гостя беззастенчиво, не скрываясь — хотя ранее он себя бы наверняка устыдился. Он невольно вспомнил, как Цзян Чэн вместе с ним занимался вынужденной дипломатией во времена Аннигиляции солнца; каким Цзян Чэн может быть сострадательным или жестоким. Он был полон жизни — всегда, вне зависимости от обстоятельств.
Ванцзы после событий на Луаньцзан был холодным и безжизненным; принес с собой ребенка и оставил в Гу Су, и его взгляд затыкал любого, кто пытался это прокомментировать.
Сичень вспомнил маленького Лань Юаня и улыбнулся, глядя при этом на Цзян Чэна.
— К тому же, — продолжил глава Лань свою мысль, — у Цзинь Лина есть время, которого не было у нас. И поддержка. Для своего возраста он достаточно рассудителен. Брат упоминал, что младшие адепты, включая Цзинь Лина, столкнувшись с Сюэ Яном, проявили себя достойно.
Сколько на самом деле ему лет? Пятнадцать?..
Лань Хуань уже плохо помнил себя в этом возрасте. Наверное, он уже начал ходить на охоту со старшими. Из-за его успехов в обучении дядя возлагал большие надежды на Ванцзы и требовал от него слишком многого. Сичень жалел об этом и чувствовал себя причастным.
— Вы вините себя, — вдруг сказал Цзян Чэн, глядя прямо на него.
Лань Хуань вздрогнул от этого взгляда и устало прикрыл глаза.
— Я... не прячусь, — нехотя ответил он после долгого молчания, — я в смятении оттого, что не знаю, как быть дальше. Все это время мои мысли были заняты тем, как помочь братьям. Пока один брат не убил другого, и затем я не убил его сам.
Сичень горько усмехнулся; эта усмешка исказило его усталое лицо. Младший брат уже создал свою семью и добился счастья. Не Минцзюэ мертв, как и Цзинь Гуанъяо — и Лань Хуань действительно считал их частью своей семьи и всячески это показывал.
Что у него осталось? Орден, который, как выяснилось, он не смог оградить от стольких ужасных событий?..
Лань Сичень потянулся за чаем, когда Цзян Чэн прервал молчание:
— А после мы с вами отправимся в Юньмэн.
Ладонь Сиченя замерла на полпути.
— Вы шутите? — пораженно спросил он, — В Юньмэн?
Никогда ранее Лань Хуань не замечал у Цзян Чэна признаков безумия; тем более шокирующим казалось его предложение.
Сичень молча смотрел на маленький чайный лист — единственный в чашке — и представил себе место, где нет снега и нет никого из Гу Су.
"Привлекательная картина", — сделал вывод он, тяжело вздыхая и глядя на главу Цзян с явным предупреждением.
— Кто-то из нас может пожалеть об этом, и, возможно, не я. Кроме того, меня легко могут узнать, и мне этого не хотелось бы.
Белые одежды заклинателей Гу Су было видно издалека; как и лобные ленты с вышитыми на них облаками.
Глядя на Лань Хуаня, поражённо уставившегося ему прямо в глаза, Цзян Чэн лишь убедился в правильности своего предложения.
Почему до сих пор никто не решился подтолкнуть главу Лань? Все так смиренно приняли его решение. Будто им вовсе плевать.
В голове так ясно появился образ Вэй Ина — молодого, похудевшего и потрёпанного после падения Пристани Лотоса. Вэй Ина, который сказал — ешь, иначе ничего не расскажу.
Заставил. Обманул. Выволок силой. Так — было надо.
— В Юньмэн, — повторил Цзян Чэн уверенно.
Признаться, он ожидал прямого отказа. И не был уверен, что готов искать аргументы, чтобы пытаться убедить. Он не умел уговаривать и облекать заботу словами.
Пренебрежение этикетом у них в семье водилось за Вэй Ином. Равно как и бесстыжие речи. Однако его идея была здравой, пусть таковой поначалу и не казалась.
Юньмэн — прямая противоположность Облачным Глубинам. Особенно накануне фестиваля. С восходом солнца улицы наполняет людской гомон. Призывно галдят торговцы, ярко светят красные фонари. Многие соблазнительные запахи плывут над какофонией звука, перекликаясь нотками острых специй и сладости. Жизнь здесь кипит ключом в любое время года.
Глава Цзян знал, как успокаивается мятежный разум, пока созерцаешь всю эту мешанину со стороны. Как она пробуждает желание идти дальше.
Лань Сичэнь задумался. Хороший знак. Перебивать его размышления Цзян Чэн не стал. Он поднял чашу и отпил глоток чая. Напиток всё ещё был тёплым и терпко осел на языке.
Однако отчаянно захотелось заменить чай вином...
Вино... Лань Хуань, сидящий за его столом — в руке опустевшая чарка, взгляд слегка расфокусирован. Лань Хуань, лукаво улыбающийся после неудачной фразы о женитьбы. Лань Хуань, безмятежно спящий в его постели...
Цзян Чэн моргнул, отгоняя совершенно не уместное воспоминание.
Хотя, почему неуместное? Пригласив главу Лань в Пристань Лотоса, он возьмёт полную ответственность за состояние гостя, его досуг и удобство. Случайная пьянка, закончившаяся уснувшим посреди разговора Сичэнем — всего лишь маленький инцидент между главами дружественных кланов. О нём они никому не расскажут.
Но теперь он предлагал — больше. Поддержку. Пристанище.
Цзян Чэн нахмурился, в полной мере осознавая, что только что сказал человеку, раз пережившему столь жестокое предательство.
— Кто-то из нас может пожалеть об этом, и, возможно, не я. — Словно прочитав его мысли, Лань Сичэнь смотрел пронзительно, говорил отрывисто. — Кроме того, меня легко могут узнать, и мне этого не хотелось бы.
Глава Цзян вскинул подбородок, встречая этот взгляд. Челюсть сжата почти до скрипа.
— Лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано. Я не отказываюсь от своих слов. Пристань Лотоса — место, которое может дать и уединение и компанию... если вы захотите.
Он доверил клану Гу Су Лань самое дорогое, сына Янь Ли. Доверит ли глава Лань в ответ осколки своего сердца?..
— Что касается нежелания быть узнанным, этого можно избежать. Мы прибудем до рассвета, пока на воротах лишь дежурные заклинатели низкого ранга. Вас никто не побеспокоит.
Цзян Чэн опустил взгляд на остывающий чай, чтобы через пару мгновений вновь посмотреть на собеседника странным взглядом. Будто портной, вооружённый иглами.
— ...у меня есть идея. Довольно дерзкая, — медленно произнёс он. Усмехнулся. — Но так вас точно не узнает даже Лань Ванцзы. Примерите сиреневое, чтобы войти в Юньмэн не замеченным?
Уединение. Дружеская компания. Однажды Лань Хуань доверился подобным обещаниям, но ничего хорошего из этого не вышло. Конечно, вины Цзян Чэна в этом не было; воспоминаний об этом было достаточно.
Сичень задумчиво пригладил пальцами прядь волос, лежащую на плече. Уже давно он не выглядел безупречно и аккуратно, и необходимость вернуться к этим ритуалам вызывала у него тоску. Постыдное желание ничего не менять и как можно скорее оказаться одному захватило Лань Хуаня, хмуро вглядывающегося в лицо главы Цзян.
Он действительно понимает, что предлагает?
— Хорошо. Я доверяю вам, — наконец решился Сичень, надеясь, что не пожалеет об этом.
— ...у меня есть идея.
Лань Хуань покрылся неровными красными пятнами и вскинул брови вверх. Сиреневое... Он носил одежды белого и голубых оттенков; на похоронах старшего брата оделся в темно-синий цвет. Ему никогда не приходило в голову, что может быть иначе, и эта мысль поразила его.
— Сиреневое, — повторил он вслух, не будучи уверенным, что лицо не выдает его чувств, — звучит безумно, однако может помочь.
Имело ли это значение, если он уже согласился на всё?..
Вряд ли Цзян Чэн смеется над ним или следует какому-то плану; и все-таки сомнение на секунду холодно сжало сердце Сиченя.
— Я согласен.
"Это будет в первый и последний раз", — пообещал своей совести Лань Хуань, — "один раз можно потерпеть".
Он вновь посмотрел на главу Цзян пристально и спросил, не отрывая взгляда:
— Цзян Чэн... Зачем все это?
— Я доверяю вам.
Лицо Лань Хуаня выражало целую гамму эмоций, от изумления до отторжения. Порой он рассеянно моргал, соглашаясь на одно безумное предложение за другим. Словно дитя, безропотно позволяющее увести себя в безопасное место из незнакомого, опасного мира.
Цзян Чэн чувствовал себя не в своей тарелке. Он всегда ощущал уязвимость, проявляя заботу к близким. Ворчал, огрызался. грозился надавать тумаков, но неизменно прикрывал брата. Делал строгое лицо и ругался на чём свет стоит, чтобы не показать Цзинь Лину своей тревоги.
Лань Хуань, осторожно позволяющий ему втянуть себя в сомнительную авантюру, почему-то не вызывал столь бурного желания выставить броню из игл.
— Я согласен... Цзян Чэн, — глава Цзян на миг затаил дыхание, — Зачем всё это?
— Зачем? Вы... — Как сложно отвечать порой на простые вопросы. Цзян Чэн аккуратно поставил на стол чашу и, слегка нахмурившись, посмотрел в ответ. Глаза в глаза. "..слишком ценный союзник?", "...сойдёте с ума, продолжая сидеть взаперти?", "...нуждаетесь в помощи?" — ...вы ведь сами знаете ответ.
Не так.
Он никогда не был достаточно хорош в искусстве дипломатии. Никогда не умел изящно и понятно выразить то, что ощущал. Цзян Чэн сжал губы в плотную линию и нахмурился ещё сильнее, прежде чем продолжить.
— Затем, что мне не плевать. Вы оторваны от жизни. Не знаете, что делать дальше. Давно, во время Аннигиляции Солнца, вы порой были голосом рассудка. Высказывали мне, что следует быть более человечным. Даже болваном назвали, — Цзян Чэн усмехнулся, вспомнив довольно изящную формулировку из уст Сичэня, смысл которой сводился именно к этому. Он потер переносицу, чтобы сосредоточиться и отогнать растущее чувство неловкости. Словно был мальчишкой, отчитывающимся перед учителем. У них и разница в возрасте всего-то пара лет! — Послушайте, я не знаю что ещё сказать. Просто поезжайте со мной в Юньмэн.
Он поднялся с места, прихватив Саньду со стола и поспешно стал прилаживать ножны за пояс. Словно боялся, что Сичэнь вдруг опомнится и передумает.
— Я сам поговорю с вашим дядей. Уверен, он всё поймёт и не будет против. Вы можете пока подготовиться к путешествию. Что ещё?.. Одежда. Я принесу вам свой запасной комплект. Вы немного выше, но думаю... Ч-что?
Поняв, что говорит совсем нескладно, Цзян Чэн замер посреди цзинши, глядя на Лань Хуаня, словно пойманный с поличным вор.
Лань Хуань горько улыбнулся, отводя взгляд; слушая, как Цзян Чэн сбивчиво объясняется. Смотреть в его глаза отчего-то было тяжело, и Сичень вновь обратил взор к окну, за которым деревья раскинули голые ветви над снежным покровом.
Нет, Лань Хуань определенно не знал ответа на вопрос; он не был уверен, что теперь вообще знает что-либо наверняка. Он был готов расписаться в собственной беспомощности, хотя это было стыдно и — по мнению многих — его недостойно.
Оправдываться перед Цзян Чэном у него тем более не было желания, поэтому он решил не отвечать на его речь, искреннюю и неловкую.
Все еще глядя в сторону, Сичень задумался о том, что следует взять с собой перед отбытием. Стоит ли брать меч и сяо? Они весьма узнаваемы.
— Я сам поговорю с вашим дядей.
Лань Хуань резко повернулся на звук голоса и нахмурился.
— О том, что я собираюсь покинуть Гу Су, никто не должен знать, включая мою семью, — наконец строго проговорил Сичень, потирая вдруг замерзшие ладони.
Он попытался себе представить, как отреагировал бы дядя на такую новость. Лань Цижень точно бы не обрадовался; он даже не понял бы, зачем все это нужно.
Сичень поднялся и сделал шаг Цзян Чэну навстречу.
— Мы выйдем порознь. Вы можете покинуть Облачные Глубины с той же стороны, откуда прибыли. Я пойду другим путем.
Все тайные пути выхода были придуманы затем, чтобы быстрее вывести людей в случае захвата Гу Су. Вовсе не затем, чтобы глава ордена сбегал из своего уединения незамеченным. В одеждах другого клана.
Лань Хуань устало потер переносицу пальцами и прикрыл глаза, как это совсем недавно сделал Цзян Чэн.
Небеса, чем он вообще занимается?..
— Мне очень хочется передумать, — признался Сичень, — поэтому нам следует поторопиться... глава Цзян.
Он хотел сказать "Цзян Чэн", но отчего-то передумал и запнулся.
— Что?..
Цзян Чэн не планировал ничего подобного, он шокирован неожиданным поворотом событий. Да, приглашение вышло спонтанным. В его голове план строился на ходу и выглядел откровенно странным, но упорядоченным: вот глава Лань отбывает с дружественным визитом в Юньмэн, сообщает о том своему заместителю, оповещает брата, оговаривает сроки и.. что? Лань Хуань желает улизнуть незамеченным?
— Вы... хотите сбежать? — уточняет Цзян Чэн совершенно ошалело, и вдруг усмехается. Сама мысль об этом звучит как плохая шутка.
Глава Лань, похищенный Главой Цзян. Учитель Цижэнь его лично линчует... если узнает.
В голову приходят ранее полученные знания: Ванцзы навещает старшего брата раз в две недели. Никто не посмеет вторгнуться без приглашения в одинокое цзинши главы клана. Сколько дней у них в запасе?.. Следует спросить об этом самого беглеца.
Ох, что они делают?..
Авантюра подошла бы Вэй Ину, брат всегда был падок на побеги и нарушения правил. А Цзян Чэн неустанно прикрывал его шалости, пусть и грозился "больше никогда". Вот уж, не думал он, что прикрывать придётся Лань Сичэня...
Лань Сичэня, возвышающегося напротив с лихорадочно пылающим лицом и немного безумным блеском в глазах. Лань Сичэня, который ещё недавно безжизненно приветствовал его на пороге остывшего цзинши.
Сердце билось неровно.
— Не смейте передумывать, — говорит Цзян Чэн отрывисто. Кивает, словно ставя точку — дрогнувшая бровь выдает внутреннее смятение. — Я буду ждать вас ниже по тропе из Облачных Глубин. В шести десятках чжан. Одежду пришлю с адептом... Я буду вас ждать.
Он покидает цзинши в смешанных чувствах. Старается действовать как обычно — шагает, чеканя шаг, старательно держит лицо (встречный адепт Гу Су выглядел испуганным). Добравшись до отведённой ему комнаты, тщательно сворачивает запасные одежды клановых цветов. Маскирует "контрабанду" отрезом чистой льняной ткани, что ему выдали для вытирания лица. Крепко перевязывает бечевой и удерживает себя от мысли скрепить посылку клановой печатью. Адепты Гу Су слишком чтят правила, чтобы совать любопытный нос в чужие вещи.
— Этот свёрток нужно отнести главе Лань. Можешь просто оставить под дверью и постучать. Дело не терпит отлагательств. Скажи, ответственность за вторжение глава Цзян берёт на себя. — просит он какого-то паренька в бело-голубых одеждах. Тот смотрит в ответ открытым, честным взором. Кивает понятливо. Хороший юноша.
Цзян Чэн внимательно собирает вещи, отмахивается делами клана, треплет по волосам примчавшегося Цзинь Лина — грубовато, но прощается без угроз. Племянник сжимает губы — вот-вот заревёт, и Цзян Чэн сжимает узкие плечи своего воспитанника, втягивая в короткое скупое объятие. Понятливый юноша, которому он ранее вручил свёрток для Сичэня, ждёт на расстоянии вместе с ещё одним адептом Гу Су и парочкой юньмэновцев. Кивает почтительно — доставил.
Цзян Чэн просит передать извинения за скорый отъезд Учителю Цижэню. И покидает облачные Глубины.
В шести десятках чжан ниже по тропе в Гу Су никого нет. Неизвестно, сколько времени нужно Лань Хуаню, чтобы собрать вещи и выбраться с территории клана.
Возможно, он вовсе передумал ввязываться в столь странную авантюру.
Цзян Чэн мрачно пинает снежный комок с края тропы и сильнее сжимает рукоять Саньду. Он понятия не имеет, сколько нужно ждать и что делать, если Лань Сичэнь не появится.
Вы здесь » The Untamed » Сыгранное » говорят...