Вэнь Жохань многое воспринимает в контексте энергий и сил, поэтому далёк от традиций, к примеру, ордена Гусу Лань - вечно сдерживаемая плотиной река замедляет свой бег, зарастает сорной травой и становится болотом. Глава Вэнь отличается непредсказуемым нравом, взрывным характером и обжигающей до кости силой гнева, однако контролировать себя он умеет, давно преобразовав всё это в ещё один инструмент - не только сдерживая эмоции, но и вызывая их внутри себя при необходимости. Равнодушие, удел стариков, - не его выбор.

Вэнь Жохань любит вид крови. И вкус - тоже. И, как говорят, пытки. Не врут. Люди, даже не заклинатели, редко раскрываются так откровенно, как на пыточном ложе. Речь, разумеется, не о словах, а о силах: энергия инь, энергия ян, текущая через край ци - мастер, умеющий извлечь из материи все три не менее дорог, чем лучший из поваров. Мастер, способный вкушать такую пищу - оценит кулинарию. Стоит ли говорить, что такие "ванны" глава Вэнь считает куда более полезными для своего здоровья и осмысленными, чем поверхностное омовение в молоке. Или крови. Хотя крови, конечно, выходит немало...

Вэнь Жохань во всех случаях предпочитает прекрасных дам. А также брать, не отдавая. Или отдавать деньгами, шёлком и прочими бессмысленно-материальными вещами. Поэтому сыновьями он обзавелся достаточно поздно, а вот запас сил сохранил и преумножил. С годами его умение и "сокровищница" только выросли, однако некоторые области знаний даются ему плохо. А в некоторых он желает не быть первопроходцем, а явиться на готовое.

Вэнь Жохань имеет большие способности к познанию, экстраполяции и сопереживанию (как искусству), поэтому давно предпочитает постигать новое чужими руками и... мозгами. Нет нужды самому лезть на Тёмный путь, тратить время на догадки и гипотезы, подвергать опасности тело и душу, если можно пропустить вперёд молодых и быстро узнать у оставшихся в живых то, на что они потратят годы. Он не торопится. Хотя, конечно, интересно.

Он видит.
Жалобно дребезжит и стонет чайная чашечка, на которую не наступили, шелестит книга, на которую как раз пришлось наступить,  скрипит под немалым весом деревом скамья — шевалье в силах скрыть тяжесть своего тела, но не реакцию других предметов на его приземление. Вес есть вес и де Шевин не тратит выигранное для него Императрицей Орлея время на глупости, вроде сокрытия звуков. Только на сокрытие лица, но это не стоит ему ни единого лишнего мига. Перо шевалье яростно дрожит.
Иногда, после, шевалье бывает интересно, почему они вообще на него отвлекаются — вложи они все силы и усердие в достижение цели и могли бы, наверное, пытаться разменять жизнь на жизнь. Шевалье, конечно, добрался бы до него, но и он мог попытаться добраться. Де Шевин никогда не размышляет об этом слишком долго, чтоб не решить, что это одно из правил Игры и не начать на это рассчитывать — Мишель куда больше любит удачи и приятные сюрпризы. Как сейчас, когда в результате смены цели у Её Величества появляется свобода. Спрятаться, убежать, позвать на помощь, если она в нем отчего-то не уверена, ударить кинжалом или позаботиться о собственной безопасности любым иным способом. Впрочем нет, он не ожидает от Неё помощи, поскольку теперь схватка более всего напоминает дуэль, а дуэль, это то, для чего Создатель и Академия создали шевалье.
Он не обнажает меча, подчеркнуто сухо кивнув заступает прямую дорогу к Селине — теперь только через его труп, — и не торопится пускать в ход свой кинжал, — теперь спешки нет: они квиты в болтах и оружии, в движениях и готовности, решимости и официальности, у них общая цель, — почти абсолютное равенство, разве что  метательные ножи не так страшны для обладателя доспехов и Мишель атакует, аккуратно переводя вектор схватки подальше от Императрицы, заставляя барда разворачиваться  правее, чтобы не искушать Селиной на линии свободного полёта ножа. В конце концов шевалье тут только один.
И этого вполне достаточно.
Довольно быстро его поверхностный идеализм, впрочем, оказывается расшатан, — тут только один шевалье, — с усмешкой напоминает себе де Шевин, едва не получив ножом в глаз (спасибо выдержавшей удар маске), умудрившись  не вдохнуть чего-то однажды (организм отозвался негодующей навязчивой болью в ребрах в ответ на вынужденную и долгую задержку дыхания) и  собрав на широкие рукава несколько довольно опасных порезов: будь его противником шевалье и Мишель пошел бы на размен, но с бардом, орлесианским бардом, он берег свою кожу как человек, необычайно заботящийся о своей внешности, что немного затягивало исход практически бесшумного сражения. Время, отведенное на молитвы и размышления подходило к концу и кроме заботы о сохранности Её Императорского Величества Мишеля подстегивали соображения совсем иного рода: ещё немного и Она опоздает — только это соображение заставляет его обнажить меч и схватка практически сразу из равной переходит в категорию безнадёжных: разбитые чашки звенят, придавленные приколотым к скамье, но еще вполне живым телом, вариация удара из стойки «Рыбак с острогой» выходит более чем эффективной.
— Прошу прощения, Ваше Величество, я чуть было Вас не задержал.
Голос из под маски звучит абсолютно бесстрастно и только отсутствие эмоциональной окраски выдает некоторую искусственность этого спокойствия.