Минцзюэ человек простой. Пока другие строят хитроумные планы, вынашивают коварные идеи и плетут долгоиграющие интриги, он спокойно руководит своим кланом так, как считает правильным и достойным. Он человек дела. И ему проще прямо сказать все, что он думает, а не поможет, так саблей навести порядки, которые он считает единственно верными. А все эти ужимки, полунамеки и завуалированные подтексты Минцзюэ никогда не понимал и, пожалуй, никогда не поймет.
Естественно, такой подход ко многим вещам не очень положительно сказывается на его репутации. И хотя открыто никто никогда не говорил ему, что он не прав, тем не менее, глава Не прекрасно знал, какие слухи о нем ходят, и какое мнение у остальных глав на его счет. Но, не смотря на все это, Минцзюэ всегда шел по своему пути с высоко поднятой головой, гордо следуя тем принципам, которые считал достойными и честными.
Возвращаясь с очередного собрания кланов, Не Минцзюэ обдумывал одну мысль, которая все никак не давала ему покоя. Мысль, которая появлялась и раньше, но всегда находилось что-то, что отодвигало ее на другой план. В этот раз ничего такого не нашлось, и потому всю дорогу домой глава Не хмурил брови и сосредоточенно о чем-то размышлял. Сопровождающие его адепты лишь бросали настороженные взгляды, но молчали, продолжая двигаться вперед.
Он и раньше слышал все эти шепотки за спиной у Яо. Наблюдал и открытые выпады в его сторону. Да что там, в тот раз, когда они встретились, разве не это стало причиной, по которой молодой воин его армии принимал пищу в одиночестве? Тогда он сделал все, чтобы Мэн Яо был оценен по достоинству. И не ошибся. Молодой мужчина действительно оказался талантлив, хотя и уступал в воинской мощи остальным, но смелость и самоотверженность компенсировали это с лихвой.  Никто не смел больше оскорблять Яо, по крайней мере, в присутствии самого Минцзюэ. И на какое-то время проблема ушла на задний план. Но, как оказалось, вовсе не была решена.
Больше всего главу Не раздражало то, что отец Яо, занимая положение главы клана, совершенно не пытался как-то пресечь все это, а порой и сам не гнушался намекнуть сыну на его происхождение, чтобы держать в узде. Происхождение… Пальцы мужчины сжались на рукояти Бася до хруста. Минцзюэ не понимал, как можно было винить собственное дитя в том, что он появился на свет от падшей женщины, когда ты сам же и разделил с ней постель. О том, как можно быть с кем-то еще, кроме той единственной, что предназначена тебе судьбой, у него вообще в голове не укладывалось. Но раз уж так вышло, и ты признал своего сына, как ты можешь так о нем отзываться?
В конце концов, все эти размышления привели к тому, что Минцзюэ принял решение. Решение в том стиле и той манере, которая присуща только ему. А приняв решение, тут же постарался воплотить его в жизнь. Потому уже спустя несколько дней после возвращения снова засобирался в путь. На этот раз в Юньмэн, где, по его сведениям, и находился то самое место, где работала мать Яо. Решение было простым и бесхитростным. Как и все решения главы Не. Он просто заберет женщину из борделя и даст ей возможность вести правильную свободную жизнь у себя в клане. И никто не посмеет называть ее шлюхой, пока он, Минцхюэ, жив. А умирать глава клана Цинхэ Не не торопился.
Вот только все пошло не совсем так, как он планировал, с самого начала. Найти место оказалось не так сложно. Сведения не лгали, а потому не сгорела еще одна палочка благовоний, как Минцзюэ остановился у разукрашенной двери большого кричаще яркого здания. Игнорируя восторженные и завлекающие призывы разодетых в яркие тряпки девушек, он попросил позвать управляющего. К нему вышла высокая довольно привлекательная женщина, одетая богато, со вкусом, и без этой кричащей косметики, что была на девушках, что то и дело старались либо пройти мимо, либо иначе привлечь его внимание к себе. Желая разузнать больше о женщине, что была матерью его названного брата, Минцзюэ без предисловий потребовал привести ее. Матрона только удивленно вскинула на него брови и насмешливо фыркнула, сладким голосом поинтересовавшись, что заинтересовало уважаемого господина в этой старой шлюхе. Девушки же, что прислушивались к разговору, только рассмеялись, подначивая друг друга и переговариваясь, что этой старой вздорной шлюхе не место рядом с таким благородным мужчиной.
Чем дальше заходил этот разговор, тем больше мрачнел взгляд Минцзюэ. Его с детства воспитывали как воина. Будущего главу, что полон достоинства и благородства. Человека, который идет праведным путем. Да, он понимал, что существуют девушки не столь благородные, как дочери заклинателей. Но они все же остаются девушками. И их профессия не дает право кому-то с более удачной судьбой принижать их существование. Тем более таких же продажных девиц. Сам Минцзюэ никогда не допускал своей связи ни с кем из такого рода женщин. Тем не менее, он знал, что его воины не прочь порезвиться в подобных заведениях, снимая напряжение боя или тяжелых тренировок, которые любил устраивать глава Не. Мужчина никогда не осуждал этого, хотя и не одобрял.
Сейчас же поведение всех этих женщин его раздражало. И чем больше они насмехались, кокетничали и привлекали к себе внимание, тем больше внутри Минцзюэ разгоралось раздражение. А вместе с ним и желание прекратить все это раз и навсегда. Бася с готовностью затрепетала в ножнах. Верное оружие откликалось на чувства и настроение своего хозяина, нисколько не успокаивая, а скорее даже наоборот распаляя жажду крови в душе главы клана Не.

Перед глазами все плыло, кровь грохотала в ушах. Пламя вокруг только добавляло сюрреалистичности картине. Некогда яркий и пестрый павильон с красивыми и не очень пташками, готовыми обслужить любого, кто желал их внимания и любви и имел достаточно денег, чтобы за это заплатить, теперь с громким треском обрушился вниз, уничтожаемый жарким пламенем, что с жадностью облизывал балки и станы. Сильные пальцы до белизны сжимали рукоять массивной сабли, что вибрировала в руке мужчины, безумными глазами наблюдающего за происходящим. В пламени бились тела девушек, некоторые из них все еще были живы, хотя большинство лежали изломанными куклами на полу. Пламя отражалось в налитых кровью глазах Минцзюэ, который не слышал ни криков толпы, ни воплей ужаса сжигаемых заживо девушек. Перед его глазами стояла совершенно иная картина. Там все эти искореженные смертью тела смеялись над ним. Это были разные люди. Люди, которых он знал. Которых ненавидел, или же любил. Но они все говорили ему оскорбительные слова, уничижающие его достоинство и честь, насмехались, выставляя все его слабые стороны напоказ. Темная Ци клубилась вокруг его фигуры, заставляя воздух дрожать. С огромным трудом Минцзюэ сдерживал свое собственное оружие, не позволяя завладеть собой полностью. С громким криком вонзив Бася в камень перед горящим зданием, глава Не обхватил обоими руками рукоять, едва удерживаясь на ногах, склонился, тяжело дыша и невнятно бормоча сам себе приказывал успокоиться. Вот только это никак не помогало, и тьма внутри разгоралась все сильнее черным безжалостным пламенем безумия.

Мир вертелся, словно обезумевшая детская игрушка, в которую вселились демоны. Крики людей сливались с криками горящих в доме девушек, превращаясь в голове Минцзюэ в какофонию звуков, смеха, обидных вызывающих фраз. Мужчина схватился за голову одной рукой, все так же не выпуская рукоять собственного оружия. Бася возвышалась рядом с ним, будто якорь, позволяющий держаться на ногах. И не многим было известно, что этот «якорь» и был причиной, по которой крепкий рослый мужчина стремительно шел ко дну темной пучины собственной души, охваченной кровавыми, дикими желаниями сабли.
Мир пульсировал. Пульсировал в такт ударам сердца. Все быстрее и быстрее, грохотом отдаваясь в ушах. И в какой-то момент показалось, что это больше не остановить. Что сердце, его собственное сердце сейчас пробьет грудную клетку и выскочит на камни под его ногами. И когда мир почти слился в сплошную красно-черную линию, слуха достигли звуки знакомой мелодии. Плавной, легкой, лесковой. Они невесомыми прикосновениями тронули его душу, возвращая ей утраченный покой, будто смывая своей чистотой всю ту грязь, что налипла на нее от бушующей темной Ци.
И мир остановился. Замер, прислушиваясь к этим звукам. Взгляд Минцзюэ прояснился. Он удивленно осмотрелся, пытаясь отыскать того, кто играл Песнь Очищения. Что здесь делали адепты Гусу Лань? Еще и в такой очень подходящий момент. Никто не знал, что Минцзюэ направляется сюда. Да и немногие сразу бы сориентировались, что именно требуется. Глава Не выпрямился, устремляя взгляд в сторону горящего здания. Именно оттуда шли звуки циня. И лишь один человек отличался такой отчаянной безумной смелостью на памяти Минцзюэ, и способен был сыграть мелодию правильно, не являясь при этом адептом горного клана праведников.
- Яо!
Рев Минцзюэ разорвал воздух, заглушая и треск дерева, и звуки циня, и крики толпы. Вырывая саблю из каменных объятий мостовой, он одним мощным ударом рубанул по преграждавшим путь балкам. Дом строили на совесть, потолочные балки из цельного ствола дерева  достигали весьма крупных размеров. Но для Бася они были словно бамбуковые тросточки. Вкладывая значительную часть духовных сил, чтобы наверняка, Минцзюэ расчищал проход, продираясь сквозь дым и пламя.
Невысокую фигуру, окутанную легким колебанием силы, слабеющей с каждым мгновением, он заметил не сразу. Лишь разогнав мощным круговым движением дым и заставив жаркие языки пламени в испуге отпрянуть, он смог отчетливо разглядеть во всем этом безумии того, кто с некоторых пор считался его младшим названным братом. Шаг. Второй.
Громкий треск потолочной балки привлек к себе внимание, заставляя поднять взгляд от фигуры с цинем в руках вверх. Тяжелая балка не выдержала горячих ласк пламени, переламывалась и обрушиваясь прямо на, сосредоточенного на мелодии, Яо.  Бася рванула вперед и вверх, посылаемая уверенной рукой своего хозяина. Щепки разлетелись в стороны, осыпая яркими горящими искрами пространство вокруг. Минцзюэ склонился над сидящим мужчиной, прикрывая обоих широким лезвием своей сабли.
- Другого места ты найти не смог? Прекрати уже рисковать своей жизнью, я не всегда могу оказаться рядом в нужный момент.
Бася с грохотом обрушилась вниз, на целых пять цуней вонзаясь в обугленные доски пола. Склонившись, Минцзюэ подхватил одной рукой Гуанъяо за талию, отбрасывая бесполезный уже инструмент в сторону, второй, опираясь о верное, хоть и весьма своевольное оружие, рывком поднялся. Легким движением, будто орудовал вовсе не массивной саблей, а кухонным ножом, глава Не вытащил Бася из цепких пальцев досок пола и направился к выходу. За его спиной обрушилась очередная балка, но мужчина на это уже не обратил внимания.
Мелодия, так удачно и вовремя исполненная названным братом, помогла вернуть себе самообладание и взять под контроль темную Ци Бася. Но мужчина продолжал злиться, теперь уже на Яо, который спасая его, необдуманно подставил свою собственную жизнь под удар. Это можно было понять раньше, когда он старался всеми силами выслужиться и заработать имя, чтобы его заметили. Сейчас же он уже занимал положенное ему место рядом со своим отцом. И все же, как и в былые времена, бросался в самую гущу, не думая о последствиях и собственной жизни.  Это злило. Минцзюэ считал, что жизнь этого человека стоит большего, и так безответственно к ней относиться не следует. А еще злило смутное осознание, что сам он мог совершить ошибку, сомневаясь в искренности слов Яо, не доверяя заверениям Сичэня относительно из общего брата. Грохот окончательно обрушившегося за спиной здания, словно надгробная плита, похоронил под собой прошлое не только самого Мэн Яо, но и терзания Не Минцзюэ.

Выбраться из этого пылающего ада. Не просто выбраться, не потерять при этом ни Бася, ни своего незадачливого младшего брата. Мелькнула и пропала короткая мысль, что оба его младших брата, что родной, что названный, почему-то имели глупую привычку влезать в неприятности. Оба доставляли проблемы, от которых у главы Не все чаще начинала болеть голова.
На самом выходе Яо спотыкается, что заставляет мужчину крепче прижать его к себе, сильнее сжать пальцы на его талии, не выпуская, поддерживая. Минцзюэ хмурится, упрямо пробираясь вперед, не обращая ни на что больше внимания. Как может только он, уверенный, напористый, неизбежный. Но палочка благовоний еще не успела бы догореть и до половины, а Яо отвлекает его, указывая путь. И глава Не сворачивает, спокойно и без вопросов. Помнит, что тот здесь вырос, и знает город лучше. Сам же Минцзюэ здесь вообще впервые, а потому довериться словам младшего брата было правильнее, что он и сделал.
Прохлада реки ударила в лицо, разгоняя туман в голове окончательно. Взгляд и сам уже выхватил привязанные к колышкам на берегу лодки. Гуанъяо лишь на мгновение опережает его, кивая на одну из них. Минцзюэ молча отвязывает лодку, помогает забраться в нее пошатывающемуся младшему брату, и только после этого перешагивает бортик сам, отталкиваясь от берега и направляя лодку к середине реки. Он внимательно следит за попытками младшего оттереть грязь и копоть от собственного лица, от безнадежно испорченной одежды. Запоздало понимает, что светлые одежды клана Цзинь совсем не подходят для таких грязных дел, как тушение пожара или спасение из все того же пожара одного потерявшегося во тьме воина. Ловит себя на мысли, что для Яо внешний вид, такой весь чистый, достойный, возвышенный, значит куда больше, чем для самого Минцзюэ, привыкшего ввязываться в драку и готовый к сражению в любое время дня и ночи.
- Зачем тебе понадобилось туда лезть? – вышло резко, Минцзюэ был недоволен, но ответ знал, как же не знать. Это ведь не адепт клана Гусу Лань, чтобы постоянно таскать с собой цинь. А найти инструмент в такой спешке можно было только внутри пылающего здания. И все же… Все же раздражение берет верх, сказать простое и более уместное «спасибо» не выходит, вместо него получается лишь недовольное ворчание. - Твои одежды теперь испорчены. Возвращаться домой в таком виде не стоит.
Мысли высказывает все так же прямо, не утруждая себя возможностью что-то прятать или же утаивать. Мысленно уже пытаясь решить очередную, вставшую перед ним проблему, на данный момент первостепенную, требующую его внимания. Но слова Яо отвлекают, заставляют хмуриться. Что он там делал? Зачем пришел в столь неподходящее для него место? Брови хмурятся сильнее, когда Минцзюэ вспоминает причину. Он не собирался говорить Яо ничего. По крайней мере, пока не решит эту проблему. Но все вышло из-под контроля. От внезапной мысли мужчина вскинулся, обращая взгляд в сторону зарева пожара. Он так и не узнал в итоге, где женщина, которую он искал в этом городе, в этом заведении, в этом… Губы поджимаются напряженно. Он же не…
- Искал одного человека, – хмуро отозвался, не представляя теперь, как вообще вести беседу с младшим названным братом, после всего, что случилось. – Что ты вообще тут делал?
О своих ранах он даже не думал. Сейчас, когда и безумие темной ци, и адреналин схлынули, краем сознания мужчина все же отмечал, что на его лице и руках остались ожоги. Но значения этому не предавал, занятый более важными проблемами. А это… это все затянется, заживет, и следа не останется в итоге как всегда. В глаза бросилась дрожь в пальцах Яо. Не задумываясь особо, Минцзюэ перехватил его руку, сжимая запястье, вглядываясь в ладонь, в пальцы, израненные раскаленными струнами, мелко дрожащими от пережитого.
Отмечая каждую деталь, бережно провел пальцем по его ладони, не выпуская запястья, медленно выдохнул, отворачиваясь, отпуская его руку. Прогоняя из головы мысли, недостойные и сейчас откровенно лишние. 
- Для начала помоги себе. Со мной ничего не случится.
Позволив течению нести лодку, Минцзюэ устроил Бася рядом с собой, так чтобы она не мешала. Потом попытался и сам привести себя в порядок с помощью теплой речной воды. Свежие ожоги тут же отозвались пульсирующей болью, от чего мужчина рвано вздохнул. Упрямо хмуря брови, он краем глаза наблюдал, как Яо обрабатывает свои руки. И лишь после этого позволил заняться и своими ранами. Прикрыв глаза, он дал себе пару минут отдыха, отмечая каждое прикосновение тонких пальцев младшего к обожженной коже. Слова все еще не шли в голову, молчание становилось все тяжелее. Как перейти к теме, которая и привела его сюда, теме, вызывающей некоторую неловкость, Минцзюэ не представлял, как и то, с чего бы вдруг ему потребовалось искать мать Яо в обход самого Яо. А потому продолжал молчать, сосредотачиваясь на его действиях. Они отвлекали, но отвлекали совершенно не в ту сторону, что заставляло хмуриться еще больше.

После резких слов мужчины, Минцзюэ нахмурился. Вона действительно уже прошла. И рисковать собой, оказываясь в самой гуще событий, стоять до конца, оставаться единственным среди гор врагов, кто держится еще на ногах, больше не требовалось. Именно поэтому внутри разгоралось яркое пламя злости и недовольства. Он больше не обязан был защищать главу Не ценой собственной жизни. Не обязан вообще вмешиваться…
Не обязан. Но вмешался. Потому что знал, не вмешается, и это обернется большой трагедией не только для городка, но и для всего клана Не. Потому что был… братом? Минцзюэ недоверчиво покосился на сидящего рядом мужчину. Качнул головой, будто пытаясь вытрясти из нее настолько глупые идеи. Глупые ли? Как давно он стал думать, что Яо способен на подобные поступки просто потому, что они стали братьями? Без злого умысла и корыстных целей? И стал ли вообще так думать? Или это просто мимолетная мысль.
- Никто мне не нужен. Я сам справлюсь.
Думать о том, что у него будет другой помощник, который сможет так же предать его, ударив в самое сердце, предать доверие, которое ему оказывал Минцзюэ, не хотелось. Глава Не гнал от себя эти мысли, нагружая себя всей работой, не столько для того, чтобы доказать, что и сам справится без помощников, сколько для того, чтобы не обращать внимания, забыть ту боль, что принес своим поступком Яо.
Минцзюэ нахмурился. Может он и действует не так, как другие, может и бывает слишком прямолинеен и настойчив, выбирая ровный путь к цели, не взирая на преграды, но он идет той дорогой, которую выбрал сам. Ему нечего скрывать и прятаться, он не боится опасностей и трудностей. Взгляд мимоходом падает на зарево затухающего пожара. Мужчина напрягается. Так уж и нечего скрывать? Он все еще не представлял, как станет говорить с младшим братом о причине своих поисков. Хотя в голове уже засело уже смутное подозрение, что глава Не допустил где-то серьезную ошибку. Но пока не мог понять, где именно. Кроме, конечно же, самого факта того, что он до основания умудрился развалить и спалить цель своего путешествия.
Глава Не слушал объяснение Яо, думая о том, что таких совпадений не бывает. С другой стороны, откуда бы ему знать, что Минцзюэ собирается именно сюда? Мужчина не выказывал интереса к Юньмэну в целом и этому городу в частности никогда. Предугадать такой ход было бы невозможно. Разве что Яо следил за ним. Но мысль не успела зайти так далеко, когда ее прервала другая. Пальцы сжались в кулак еще до того, как мысль оформилась до конца.
- Этот… - глаза мужчины покраснели от гнева, но он так и не смог высказаться, не потому, что не стал открыто оскорблять главу другого не менее влиятельного клана, сколько потому, что просто не смог подобрать достойных слов, чтобы высказать все свое негодование по поводу этого человека. – Ничтожная тварь, недостойная уважения.
Резкий удар покачнул лодку, едва не переворачивая ее. Громкий всплеск, немного остудил гнев мужчины. Тряхнув головой, он снова посмотрел на собеседника. Тот не выглядел особо опечаленным или раздосадованным этим фактом. Но сарказм в голосе слышен отчетливо. Резко выдохнув, будто избавляясь от недовольства и гнева, Минцзюэ наблюдал за младшим названным братом. Ситуация ему не нравилась, но и сделать он ничего не мог. Разве что развязать войну с Ланьлин Цзинь. Но никому это не принесет ничего хорошего. Да и проблему не решит. Пальцы, сжатые в кулак, побелели. Главе Не было сложно признавать свою беспомощность в чем-либо.
Он мог бы не верить. Мог бы заподозрить его в очередной хитрой игре. Но  подобный ход был слишком абсурдным, на взгляд Минцзюэ. Яо мог придумать какой угодно план, преследуя свои цели. Пойти на самые недостойные вещи. Но заставлять себя снова и снова переживать те болезненные воспоминания прошлого, постоянно бередя старые раны… Это не укладывалось в голове простого прямолинейного воина. Как бы он не доверял этому человеку, но никогда не подозревал его в подобных извращениях.
Медленный глубокий вдох, и Минцзюэ внимательно следит за тем, как Гуанъяо залечивает свои раны. Все еще недоволен тем, что младший получил их, спасая его жизнь, недоволен тем, что вообще подверг его опасности. Решение Яо заставляет удивленно вскинуть брови. Всегда так пекущийся о собственном внешнем виде, достойном, благородном, соответствующем статусу, высокому статусу, к которому всегда тот стремился, сейчас безжалостно кромсал собственные одежды. И ради чего? Чтобы помочь залечить ожоги человека, который пытался его убить, который прогнал его с позором, открыто выражал свою ненависть и презрение… Минцзюэ закрывает глаза, медленно выдыхая. Иногда он просто не понимает окружающих его людей. Почти всегда он не понимает самого Яо. Что он задумал на этот раз? И задумал ли что-то?
Чувствует тонкие пальцы на своей шее. Осторожные, но уверенные прикосновения. Чуть наклоняет голову, чтобы ему было удобнее. Лицо все такое же хмурое и спокойное. Но все тело сковало напряжение. Глава Не готов к тому, что эти пальцы, так заботливо и сосредоточенно накладывающие повязку с лечебными травами, в следующую минуту могут эту самую повязку затянуть сильнее, могут сомкнуться на его шее, не позволяя вдохнуть. Он был готов, и, тем не менее, оставался спокоен, заставляя себя довериться. Переступить через всю ненависть, все подозрения, все презрение. Еще раз, пусть даже последний.
Резкая боль разлилась по коже, заставляя едва заметно дрогнуть опущенные ресницы. Он воин, терпеть боль для него не впервой. Он выбрал путь, и, как всегда, будет идти по нему до самого конца. Минцзюэ продолжает молча сидеть, позволяя младшему заниматься своими ранами так, как тот считает нужным, прислушиваясь к своим эмоциям и чувствам. Там тоже есть что послушать, они тоже удивляют и озадачивают главу Не, не хуже событий всего сегодняшнего вечера. Но с этим можно разобраться позже. Наверное.
- Нет. Не нашел… - голос напряжен, глава Не говорит с явной неохотой, и тем не менее продолжает. – Не успел… И теперь, видимо, уже не найду.

Мысли отвлекают. Они кружатся в голове, словно рассерженные пчелы, жалят тревогой. Минцзюэ хмурится, пытается подобрать слова, обдумывает проблему, заходя то с одной стороны, то с другой. Решение все никак не желало находиться, раздражая еще сильнее. Он не привык чувствовать себя беспомощным. Не привык просить помощи у других, решая свои проблемы самостоятельно. Всегда! Сейчас же глава Не понимал, что сам вряд ли справиться с этим. Но просить помощи не у кого. Поручать решение этой проблемы другим он не решился бы, считая ее личной.
Теплая волна энергии коснулась шеи, прокатываясь вниз к сердцу, растекаясь в груди приятным золотистым светом. Губы дрогнули на миг, сжимаясь теснее, но почти сразу же расслабляясь. Воздух медленно покинул легкие, и снова заполнил их. В сознание все отчетливее проникали ощущения. Легкие иголочки боли, когда пальцы задевали поврежденные участки кожи, острые колючки от вырываемых из тела щепок, мягкие прикосновения тонких пальцев. Последнее и вовсе было странным, незнакомым ощущением. За него то и дело цеплялось сознание, отвлекая снова и снова от кружащих в голове мыслей. 
Боль… Она как раз и не пугала мужчину. Она была привычной, вся его жизнь сопровождалась болью. На тренировках, на ночных охотах, в сражениях. Для воина боль была чем-то вроде показателя, что ты еще жив, что можешь чувствовать, дышать, сражаться. Беспокоила Минцзюэ не боль, а нечто иное, с чем справиться ему с непривычки было трудно. Но остановить его сейчас значит проявить слабость. Глава Цинхэ Не слабым не был. И никогда не будет. Да и объяснить Яо причину такого поступка он все равно не смог бы. Он и себе это объяснить не мог.
Минцзюэ редко молчал, не позволяя словам слетать с губ. В его характере быть импульсивным, высказывать открыто и прямо все, что он думает, говорить сразу, не скрывая, о своих решениях и мыслях. Сейчас же эти самые мысли наполняли его голову болью, а сердце тревогой. А слова никак не желали находиться, чтобы быть высказанными. Густые ресницы дрожали, но глаз он так и не открыл, чуть наклоняя голову на бок, чтобы Яо было удобнее. Ткань чуть царапала раненую кожу, а теплые пальцы успокаивали, невольно позволяя расслабиться. Дыхание выравнивается, становится глубоким, размеренным, спокойным. И лишь пульс то и дело сбивается, частит, снова возвращается в норму, чтобы вновь сбиться.
- Боюсь, искать больше не кого. Не думаю, что оттуда кто-то мог выбраться, - голос Минцзюэ звучитглухо, будто он вовсе не собирался говорить об этом, будто это приносило невыносимую боль. – Я должен был что-то сделать… Это нельзя было оставлять вот так. Сколько можно позволять ему…
Глава Не обрывает себя на полуслове, снова напрягаясь, снова закипая гневом. Шумно выдыхая. Сердцебиение срывается в очередной раз, но уже по совершенно иной причине. Он делает глубокий вдох, задерживает дыхание, считая до десяти, и снова выдыхает, стараясь успокоиться. Все чаще гнев накатывал на него, не заставляя себя ждать. Все чаще мужчина ловил себя на мысли, что вспыхивает слишком быстро по любому поводу. Вот и сейчас, стоило лишь подумать о том, что его раздражает, и горячей волной по венам прокатился гнев. Не то, чтобы раньше Минцзюэ был паинькой и сдерживался, нет. Но сейчас подобные вспышки стали заметно чаще даже для него самого.
Яо склоняется ниже, даже кажется, что его дыхание касается поврежденной кожи, задевает опущенные ресницы. Приятное тепло, так волнующее душу, заставляющее сердце сбиваться с размеренного ритма, превращается в не менее приятную прохладу. В какой-то момент мужчина действуя больше на рефлексах, чем осознанно, перехватывает запястье младшего, сжимая сильнее, чем требовалось, прижимая ближе. На бесконечно долгое мгновение, пока воздух с шумом не выходит из легких. И тут же отстраняется, убирая его руку, но не отпуская. Глаза резко распахиваются, твердый уверенный взгляд ловит глаза напротив. И готовая сорваться с губ фраза застряет в горле. Минцзюэ долго смотрит в глаза напротив. Так близко. Он не мог вспомнить, видел ли когда-нибудь вообще Яо так близко.
- Стоит.
Одно слово. Короткое. И твердое. Минцзюэ думал вовсе не о том человеке, которого искал. Его мысли вовсе были далеки от этого человека. И скорее кружили вокруг совершенно другого, ради которого он все это и затеял. Ради него? Это ведь просто… просто забота о младшем. Которую он обязан проявлять как старший брат. Это его справедливость, которая должна выравнивать его внутренний мир так, чтобы ничто не могло нарушить его стабильности. Если перед Минцзюэ возникала проблема, он ее решал. Своими методами. Но решал. Сейчас же одна проблема переросла в совершенно иную. Ради… него?
Глава Не медленно выдохнул, разжимая пальцы, отпуская руку, что еще минуту назад столь заботливо и сосредоточенно очищала его раны и накладывала лечебные травы. От отвел взгляд, переводя его на реку, куда-то вперед, словно пытаясь рассмотреть, что же там такое за горизонтом их ждет.
- Нам лучше вернуться в Нечистую Юдоль. Нужно что-то сделать с твоим внешним видом. Подождет это твое задание.
Голос звучит спокойно, ровно. Будто не его глаза только что горели от гнева. Будто не он на долгую, непозволительно долгую минуту не позволял Яо отстраниться, рассматривая, как свет луны играет с радужкой его глаз. Но время идет вперед, сметая короткие мгновения прочь в прошлое, заставляя смотреть вперед в будущее, смотреть, и видеть там выстраивающиеся перед человеком проблемы, преграды, взлеты и падения. Напоминая, что жизнь, это не один момент, пусть даже и волнующий, а мириады самых разных мгновений, хороших и плохих, приятных и болезненных, заставляющих чувствовать, дающих понять, что ты все еще жив.

Он всегда принимал решения быстро. Иначе на поле боя никак. Там нет времени размышлять, нет времени взвешивать и рассматривать варианты. Там каждая минута промедления может стоить жизни, и не одной. Жизни его людей. Как воин и командир, Минцзюэ научился брать на себя ответственность за каждую смерть. За каждое свое решение. Принятое быстро и без промедлений. Яо это знал. Прекрасно знал. Он долгое время был рядом, и мог изучить того, кого впоследствии назвал своим братом.
Собеседник задумчив. Какие мысли роятся в его голове, Минцзюэ никогда не узнать. Яо мыслил иначе, другими критериями, другими шаблонами. Его мир был куда более широким и многообразным, чем мир самого главы Не, привыкшего мыслить четкими критериями, делить мир на черное и белое, плохое и хорошее, честное и ложное. Без оттенков и полутеней. Он знал, что когда-нибудь это его и погубит. Но не мог поступать иначе.
Минцзюэ молча наблюдал за действиями Яо. Тот не спешил отвечать, будто сомневаясь в решении старшего брата. Но все же, в конце концов, ответил положительно. И тут же добавил, что не может отправиться туда сейчас, что Цинхэ довольно далеко, и ему нужно время на восстановление. Минцзюэ понимал его. Яо никогда не отличался большим количеством духовной энергии. Конечно, мужчина долго и упорно тренировался, в отличие от его родного младшего брата, который обладал всеми задатками сильного заклинателя, но совершенно пренебрегал тренировками. Тем не менее, Гуанъяо проигрывал в силе многим талантливым молодым людям своего поколения. Не говоря уже о самом Минцзюэ.
Сейчас он потратил довольно много духовной силы. На мелодию, на удерживание барьера, и после на лечение ран. Своих, и его тоже. Глава Не размышлял над всем этим, прекрасно понимая, почему Яо не желал лететь прямо сейчас. Даже если дело было не в духовной энергии, это все равно было рискованно. Его сил вряд ли хватит продержаться в воздухе так долго. Пока он обдумывал все это, взгляд Минцзюэ не отрывался от фигуры напротив. Совершенно безнадежно испачканная и испорченная после одежда. Встрепанные пожаром и последующим побегом волосы. Кожа в черных размазанных полосах сажи. Так непривычно видеть его таким. Конечно, на поле боя Яо выглядел и более неподобающе для благородного заклинателя из влиятельного ордена. Но тогда он и не был еще таким. Совсем молодой парнишка, он носил имя Мэн Яо, и был простым солдатом его армии. Исполнительным, внимательным, старательным юношей, которым Минцзюэ гордился, и которого ставил в пример остальным. Но сейчас… Сейчас он уже не тот человек, которого Глава Не знал, как своего помощника. Сейчас это Цзинь Гуанъяо, помощник главы совершенно другого ордена. Главы, который вызывал у самого Минцзюэ лишь желание хорошенько врезать по его смазливой приторно сладкой мордашке. Поджав губы, мужчина нахмурился.
Взгляд упал на струящиеся по спине волосы. Черные, прямые. В них запутались-застряли несколько крупных хлопьев сажи. Это отвлекло от дурных мыслей, заостряя на себе внимание. Тихо выдохнув, Минцзюэ протянул руку, убирая эти белесые клочки, аккуратно вынимая из тонких прядей и растирая в пальцах. Да, сейчас тщательно лелеемый образ безупречного и благородного заклинателя из клана Цзинь, который создал себе Яо, был бессовестно разрушен. Но таким он нравился Минцзюэ даже больше. Как будто эти росчерки сажи на щеках и перепачканная одежда могла вернуть их в те далекие времена, в прошлое, без предательства, разочарования и боли.
- Отдохнешь в пути. Бася легко справится с такой дополнительной нагрузкой, - мужчина окинул взглядом худощавую фигуру Яо, который, не смотря на все усилия, казался маленьким и хрупким, особенно рядом с Минцзюэ.
Приняв решение, глава Не поднялся. Бася покинула ножны. Массивная сабля с широким прямым лезвием подчиняясь велению своего хозяина, зависла над лодкой. Минцзюэ редко использовал этот способ передвижения, предпочитая более традиционный. Но сейчас выбирать не приходилось. Шаг, и глава клана Цинхэ Не возвышался над рекой и крохотной лодчонкой какого-то не очень удачливого рыбака, служившего сейчас им средством передвижения. Взглянув на Яо, он протянул руку, приглашая присоединиться к себе.

Минцзюэ ждет. И совершенно не удивляется тому, что Яо следует за ним. Более того, ему ив голову не приходит мысль, что этот человек может оказать сопротивление или ответить отказом. Не смотря на все их стычки и недосказанности, неодобрение и даже осуждение, Минцзюэ все еще уверен, как и на поле боя в прошлом, принимая решение, он получает в ответ результат его исполнения. Вот и сейчас, он не столько предлагал, сколько ставил перед фактом, а потому принял руку Яо, как должное. Сжал его ладонь в своей, притягивая к себе ближе. Так и не выпустил, направляя Бася к дому.
Продолжать разговор Яо, видимо, не собирался, что пришлось по душе главе Не. Он не хотел об этом говорить. По крайней мере, сейчас точно. Время полета он собирался использовать для размышлений. Следовало обдумать, как поступить теперь, когда единственная нить оборвана, а у человека, который должен был обо всем узнать последним, появилось множество вопросов относительно своего старшего брата.
Но мысли то и дело уходили куда-то в сторону. Минцзюэ вдруг поймал себя на странной мысли, что Яо такой маленький и хрупкий. Сейчас, когда они стояли так близко, когда мужчина положил ему руку на талию, придерживая, чтобы тот не свалился, так и не выпустив узкую ладонь из своих крупных сильных пальцев, привыкших удерживать рукоять далеко не маленькой сабли. Раньше Минцзюэ не обращал на это все внимание. Даже находясь рядом с ним, его голову занимали совершенно иные мысли, чаще всего связанные с боевыми действиями и принятием военных решений. Сейчас же война закончилась, и рядом не было никого, кто мог бы отвлекать  внимание главы Не от деталей, за которые невольно цеплялось сознание.
Возвышаясь позади него чуть ли не огромной скалой, Минцзюэ задумчиво рассматривал человека, которого, как ему казалось раньше, очень хорошо знал. Сейчас глава Не засомневался в этом еще больше. Сколько прошло времени, сколько случилось событий, которые пошатнули его веру в эту убежденность. Сейчас же, чувствуя, насколько они далеки друг от друга, не смотря на столь короткое физическое расстояние, Минцзюэ ловил себя на мысли, что никогда и не знал этого человека. Всегда ли Яо был таким? Мужчина привык уже, что рядом с ним многие казались невысокими. Привык, что он возвышается над любой толпой, словно скалистый выступ над морской гладью. И тем не менее…
На какую-то долю секунды показалось, что если Минцзюэ обнимет его, то сможет укрыть от всех бед их жестокого мира. Нахмурившись, глава Не тряхнул головой, будто в попытке вытрясти оттуда эти глупые мысли. Он поднял голову, всматриваясь за горизонт, в ожидании увидеть, как там появится его родная Юдоль. По щеке мазнула тонкая темная прядь, что заставило еще больше нахмуриться. На слова Яо он так и не ответил.

Нечистая Юдоль встретила их своей величественной мощью. Распорядившись разместить гостя в отведенных для этого покоях, Минцзюэ скрылся в своей комнате. Он как мог оттягивал разговор с ним, понимая, что рано или поздно Яо сам придет к нему. Хотя бы для того, чтобы попрощаться, ведь он не пленник, и дал понять, что у него есть свои дела, порученные его раздражающим отцом. Но зная характер Гуанъяо, тот захочет узнать детали обстоятельств, при которых встретил старшего названного брата.
Весь день Минцзюэ провел за работой. Он гнал от себя мысли, что близится время, когда придется объясняться со своим гостем. Несколько раз поймал себя на том, что с мрачной серьезностью обдумывал, что вообще не обязан ни перед кем отчитываться и оправдываться. Но тут же гнал от себя эти мысли, понимая, что Яо хоть и ниже по статусу, но это напрямую касается его, и было бы не справедливо держать его в неведении.
День неспешно клонился к вечеру, когда ему доложили, что главу желает видеть его названный брат. Вздохнув, Минцзюэ отложил в сторону так и не разобранный отчет, который пытался прочесть последние пол палочки благовоний. Но суть все ускользала от него, а мысли бродили где-то не здесь, возвращаясь к тому, что где-то совсем рядом по коридорам Нечистой Юдоли снова бродит Мэн Яо. И тут же себя одергивал, вспоминая, что это теперь совершенно иной человек, и у него совершенно иные идеи и задачи. Вздохнув, Минцзюэ дал знак, чтобы гостя пригласили в рабочую комнату.
- Надеюсь, ты смог отдохнуть и восстановить силы… - глава Не чуть поджал губы, не желая заканчивать реплику положенным по этикету обращением. – Чем еще я могу тебе помочь?
Минцзюэ понимал, что Яо вряд ли пришел просто попрощаться. И, тем более, что он пришел потому, что попросту желал его увидеть. Но первый поднимать тему так и не решился.

Минцзюэ склоняет голову, чуть прикрывая глаза. Ему несомненно приятно слышать похвалу в адрес своего клана и резиденции. Хоть и понимает, что все это больше формальности, и Яо не мог сказать иначе. Бросив взгляд на подошедшего мужчину, Минцзюэ снова опускает его на лежащие перед ним бумаги. Все это утомляет. От осознания, сколько еще предстоит сделать, на виске начинает пульсировать вена. Глава Не устало потирает переносицу, заставляя себя успокоиться.
Слова Яо наводят на невеселые мысли. В которые углубляться ему совершенно не хочется. А еще они напомнили ему о деле, которое он так и не завершил. Обдумывая разговор с Гуанъяо, он думал совершенно о другом. И выпустил из внимания провал, совершенный им благодаря Бася. Как же подставило Минцзюэ его собственное оружие, мужчина сокрушенно вздохнул, прикрывая глаза. Раньше он уже обдумывал варианты, как сообщить об этом Яо, но так и не пришел к окончательному решению. И сейчас поведение мужчины заставило напряженно вспоминать об этом всем.
С другой стороны, За все время Мэн Яо даже не вспомнил о том, что среди погибших может быть человек, близкий ему. Этот факт выскальзывал из внимания Минцзюэ долгое время. Сейчас же он вдруг замаячил перед глазами, заставляя лишь сильнее хмуриться. Возможно ли, что спеша реализовать свое решение, глава Не упустил из виду некоторые важные детали, не собрав достаточно информации? Такое за ним вполне можно было заметить. Особенно в последнее время, когда он упорно отказывался находить себе приближенного помощника, стараясь справляться со всеми делами сам, увязая все  сильнее в бумажной волоките. Его привычный метод принятия решений тут действовал слабо, или не действовал вообще. Это раздражало только сильнее. Но Минцзюэ не собирался сдаваться, признавать поражение, расписываться в своей слабости.
Утомленный и раздраженный пришедшими в голову догадками, глава Не совершенно не готов к действиям своего гостя. Отпрянув чуть назад, мужчина не сдвинулся с места, но с подозрением посмотрел на склонившегося перед ним человека. Яо действовал слишком непредсказуемо. Только Минцзюэ пришел к выводу, что, возможно, в словах Лань Сичэня действительно есть рациональное зерно и он сам погорячился в тот раз, только подумал о том, что у них, возможно, еще есть шанс, если не вернуть, то хотя бы изменить те отношения, что сложились после войны между двумя назваными братьями, и Яо снова заставлял его напряженно замирать в попытке разгадать его действия, понять, не несут ли они скрытого смысла, угрозы, очередной хитрости.
- Что ты задумал? Прекрати это. Понятия не имею, о чем ты сейчас говоришь.
Минцзюэ буравил хмурым взглядом мужчину. Понять его замыслы главе Не никак не удавалось. Как ни крути, но между Хуайсаном и Гуанъяо было много общего. У обоих имелся живой пытливый ум, обоих посещали идеи, проследить которые Минцзюэ никак не удавалось. Но если родному брату глава Не доверял по умолчанию, то для названного, который сейчас находился перед ним, это доверие дало трещину уже давно, и восстановить его никак не удавалось.
Приготовленные для этого разговора слова застряли в горле, Минцзюэ сжал пальцами точку на переносице, стараясь унять усиливающуюся головную боль. Ощущение, что он допустил непоправимую ошибку, крепло с каждой минутой. Каким бы прекрасным воином он ни был, политические игры ему удавались из рук вон плохо. Осознание этого сводило мужчину с ума не хуже влияния его собственного оружия на духовную энергию в его теле.
Сложно было понять, чего добивался Яо своим поступком, но это дало тот самый толчок, который был нужен Минцзюэ, чтобы начать неприятный для обоих и, несомненно, тяжелый разговор. Выдохнув, он опустил руку и некоторое время бездумно смотрел на лежащие перед ним бумаги. Потом решительно собрал их и отодвинул в сторону. Их место заняли две чаши и невысокий кувшин, который был извлечен из стоящего в стороне шкафа. Резные дверцы из темного дерева изображали некий цветочный узор, на полках разместились свитки и скрепленные стопки докладов. Среди них затерялось несколько подаренных братом статуэток из нефрита и отобранный не так давно веер, который Минцзюэ грозился сломать, но так и забыл тут.
- Тот пожар… Я не хотел, чтобы так случилось. Это была случайность… - Минцзюэ не смотрел на собеседника, сосредоточенно разливая крепкую настойку на горных травах, подарок Хуайсана, вернувшегося из последнего путешествия. – Но, думаю, ты вряд ли поверишь, если я скажу, что сам оказался там тоже случайно. Я бы и не опустился до столь открытой лжи, тебе это тоже известно.
Минцзюэ наконец поднял тяжелый взгляд на собеседника, знаком приглашая его присоединиться к нему не только в разговоре, но и выпивке.

Минцзюэ молчит. Да, они это уже обсуждали. Еще там, во время пожара. Когда сидели в лодке, и Яо залечивал его раны. Раны, о которых сейчас напоминает лишь чуть более другой оттенок кожи, более гладкий и нежный. Но и они скоро загрубеют и вернутся в привычную норму. Особенно руки, привыкшие к постоянным тренировкам. Он дал ответы. Скупые, ничего не объясняющие. Хватило ли их Яо? Сомнительно. Но тот не спешит расспрашивать снова. Он способен добыть информацию. Способен узнать другими путями все, что его интересует, что может быть полезным. Об этом Минцзюэ знает не понаслышке. Вот только…
Вот только в этот раз ничего не выйдет. Ведь ответы знает только он сам. Никому Минцзюэ не открывал своих мыслей в этот раз. Никому не смог довериться. Довериться… Когда он вообще доверял кому-то после того случая? По-настоящему доверял. Слишком свежи раны, не смотря на время. Слишком тяжелы воспоминания, не смотря на желание все забыть, отпустить, не возвращаться в прошлое.
Прошлое не только для него оседает тяжелым. У Яо оно было не менее тяжелым, об этом Минцзюэ помнил. И пытался решить это по-своему. В который раз за последний день задумываясь, а нужно ли вообще кому-то все это. Кроме него самого и его дурацкого чувства справедливости. Тяжелый взгляд перекочевал с полной чаши в руке на Яо. Как часто он принимал решения за него, не интересуясь его мнением, принимая желаемое за действительное? Вот только желаемое кем? Видимо, его собственным чувством справедливости. Иногда, втайне от всех, наедине с собой, глубокой ночью, Минзюэ позволял себе мысли, несколько эгоистичные и вольные, для столь правильного и уверенно движущегося по пути справедливости мужа. Но признаваться в столь позорной слабости он бы не стал даже под страхом смерти.
Но теперь перед ним вставала другая проблема. Если принятое решение неверно в корне, что же теперь ему самому делать? Выходит, он вообще зря все это затеял. И нет у этой ситуации решений. По крайней мере, вот таких простых, как он привык. И как теперь выходить из этой ситуации он не имел представления. А еще выходит, столько жертв в том доме все на его совести. Вот такая у него справедливость? Минцзюэ помрачнел еще больше.
- Да. Искал. Не нашел. И… - Минцзюэ замолчал, обдумывая слова, взвешивая их, не решаясь подписаться в своей слабости. Вздохнул, сжимая в пальцах тонкий фарфор чаши. -  У меня появились сомнения.
Терпкое вино опалило губы, проскользнуло по пищеводу, обжигая желудок. Мигом врываясь в утомленный мозг. Но привыкший к крепкому алкоголю, глава Не даже не заметил этого, продолжая мрачно размышлять о сложившейся ситуации. Повертев в пальцах чашу, он вздохнул, поставив ее на стол. Опустив голову, Минцзюэ подпер ее рукой и тяжело вздохнул.
- Они все погибли. Из-за меня. Все! Сколько еще я погубил жизней вот так, не задумываясь, преследуя свои цели…
Сжав пальцы, он с силой ударил по столу, выплескивая все свое негодование. В душе снова поднималась волна гнева и ярости, теперь уже на самого себя. Налив еще вина, мужчина не задумываясь опрокинул чашу, резко выдыхая. Не часто он задумывается о собственных поступках, не часто сомневается в принятых решениях, привык считать, что каждое из них правильное, что решительность их принятия обеспечивает их верность априори. И вот глава Не сталкивается с проблемой, когда вся эта чертовски привычная и правильная по его мнению схема дает трещину. А с ней дает трещину и его собственная уверенность в том, что его решения вообще были правильными. И эта мысль сейчас разъедала изнутри, позволяя внутренней тьме радостно ликовать, нетерпеливо ожидая, пока внутренние барьеры окончательно рухнут.
Бася, стоящая тут же на массивной подставке, предупреждающе завибрировала.

Внутри все клокотало. Гнев, на самого себя, на мир вокруг, на несправедливость. Мужчина хмурился, сжимая пальцы в кулаки. Вены на его руках вздулись, пульсируя в такт мощным ударам сердца. Он слушал мерный голос Яо, который врезался в сознание жесткими колкими словами.
Много. Он убил очень много людей. Ради чего? И тут же приходит ответ. Ради народа. Своего народа. Его безопасности. Его спокойной жизни. Он отомстил за отца, отомстил за брата и его дом, отомстил за Пристань. Хотя и не имеет к ней никакого отношения. И все же. Так было правильно. Так было справедливо. Никто не может приходить в его мир и сеять боль и панику, хаос и страдания, нести войну. Никто!
Пальцы побелели, с такой силой сжимались кулаки главы Не, когда его мысли медленно вернулись к ненавистным Вэням. Тех уже и нет в этом мире, если и остались, лишь жалкие остатки, старики да дети, не стоящие внимания. Скольких он убил там, на поле боя? Все это было нужно для достижения мира. Для создания покоя и благополучия его собственных людей. Он должен был это сделать, как глава ордена и клана. Это его обязательства перед теми, кто возлагает на него надежды и ищет его защиты. Его обязательства…
Ответить на угрозу ударом. Ненависть порождает лишь ненависть. Агрессия еще большую агрессию. Так было всегда. И он это знал. Но не мог не отвечать на удар ударом. Не мог закрыть глаза и молча отойти в сторону, когда на его земли пришел враг. Его воспитывали как воина. Как опору для их клана, для всего ордена. Нет в Цинхэ Не трусов. Нет слабаков, что позволят бандитам разорять их земли. И сабли поют победную песню, пускаясь в пляс на поле боя. А после требуют еще и еще, и усмирить их пыл невероятно сложно.
Вот и сейчас Бася откликается за гнев внутри него. Зовет, манит, увлекает в свой мир, мир крови, смерти и упоительного боя. Пламя в груди разгорается все сильнее. И тонкие пальцы, что ложатся на его запястья, лишь распаляют его сильнее. Неужели этот глупец считает, что способен остановить его? Удержать. Сравняться с его силой. С силой самого Цинхэ Не! В груди клокочет темная энергия, готовая вырваться наружу, показать этому слабому зарвавшемуся человечишке, кто здесь хозяин.
Вены под тонкими пальцами Яо пульсируют все быстрее, в бешеном ритме, сбиваясь и частя. Давление на руки увеличивается, а все поле зрения заполняется им. Исчезает комната, стол, осколки чаши, что была безжалостно раздавлена. Остается лишь он. Его лицо, бледное, с тонкими линиями и печатью волнения в чуть изогнутых темных бровях. Его глаза, темные, глубокие, пронзительные. Тонкая черная прядь, выбившаяся из прически и упавшая на щеку. Такая тонкая, что почти не заметна была бы, если бы не бледная кожа. Пульс спотыкается и на долгое мгновение замирает, будто забывая, к чему вообще так разогнался, залюбовавшись тонким росчерком туши на бледной щеке.
«…пусть забирает… жизнь»
Густые брови хмурятся. Рокот в груди нарастает, выдавая недовольство мужчины. Руки вздрагивают от напряжения.
- Нет!
Минцзюэ встряхивает головой и выпрямляется, делая глубокий вдох, прикрывает глаза. Медленно, очень медленно пульс выравнивается, возвращаясь в спокойный ритм. Тонкие пальцы на запястьях обжигают, но глава Не так и не открывает глаз, пока не приходит к осознанию, что контроль вернулся к нему в полной мере. Бася рядом с ним затихла, будто разочарованная, снова засыпая. Медленно выдохнув, Минцзюэ открывает глаза. Взгляд упирается на лежащие на его запястьях руки, скользит по тонким белым пальцам, так контрастирующим с его смуглой кожей. Не поднимается выше, продолжая изучать руки, что так отчаянно пытались его удержать от очередной ошибки.
- Он заплатит.
Тихо, почти не слышно. Медленно, и от этого лишь более неизбежно. Это можно было посчитать прямой угрозой. Но у Минцзюэ не было плана, не было ничего, кроме упрямого твердого знания, он обязательно за все заплатит. Как, это уже дело десятое. В конце концов, каждый из них заплатит по счетам. Никого не минет эта участь.

То, с какой поспешностью он убирает руки, заставляет Минцзюэ задуматься. Нотка горечи оседает в его душе, но мужчина не придает этому значения. Проводив взглядом кувшин, позволил его забрать и собрать осколки. Вздохнув, мужчина отвел взгляд, рассматривая рисунок из тонких дощечек на окне. Он обдумывал слова Яо, пока тот заваривал чай. По просьбе гостя слуги принесли свежую воду. В углу все так же сиротливо стоял чайный столик с набором для чая. Им давно не пользовались, но слуги с завидной скрупулезностью вытирали пыль, поддерживая все в чистоте.
Минцзюэ перевел взгляд на заваривающего чая Яо, чинно сидящего у чайного столика. Такая до боли знакомая картина, сейчас кажущаяся далекой и чужой. Раньше не было и дня, чтобы Мэн Яо, личный помощник главы Не, не сидел вот так у низкого столика, заваривая чай, чтобы дать возможность мужчине немного передохнуть от дел. Вот так же разжигал угли в небольшой жаровне, ставил на них воду, заваривал душистый чай. Каждое движение было неспешным и плавным, наполненным необыкновенной гармонией. Минцзюэ следил за ним раз за разом, чувствуя, как уже от этого на сердце становится спокойнее. Сейчас, наблюдая за его действиями, глава Не ловил себя на том, что все это время тосковал по таким вот мелочам, что составляли его прежнюю жизнь. Мелочам, которые больше не вернуть.
Минцзюэ считал эту победу полностью заслуженной Яо. Без него мужчина вряд ли справился. Все знали, что темная ци сабель Цинхэ Не рано или поздно берет верх над своими хозяевами. И сам Минцзюэ был готов к этому с самого детства. Лишь старался выжать из себя максимум до этого момента, развивая орден и давая возможность клану закрепить свои позиции, чтобы брату было легче справляться с делами после. Глава Не был преисполнен благодарности двум названным братьям, за возможность отодвинуть неизбежное хоть немного, выигрывая для него время. Мелодия очищения действовала на него успокаивающе, заставляя бушующую внутри темную ци сдавать позиции, не позволяя ей захватить верх над его духом и разумом. Нет, это его победа и только его.
Минцзюэ продолжает неотрывно следить за его руками, а его мысли бродят где-то в ином месте, возвращаясь в те далекие дни, когда Яо еще был помощником главы, единственным, кто умудрялся, не вызывая гнева и раздражения, заботиться о нем, отвлекать от дел, мягко вносить свои идеи, давая Минцзюэ более широкий взгляд на все, что творится вокруг. Глава Не так и не нашел себе достойного помощника. Никому не удавалось так умело гасить его вспышки гнева, так бесстрашно бросаться вперед, когда он выходил из себя, чтобы успокоить. Смотреть с опаской, но без страха. На сердце стало тяжело, а в темных глазах поселилась тоска. Опустив голову, Минцзюэ наконец отвел взгляд, снова прикрывая глаза и медленно делая вдох, чтобы, задержав дыхание на несколько секунд, снова выдохнуть.
- Женщина, давшая жизнь достойному человеку, какое бы положение не занимала, не достойна насмешек. Злорадствовать над человеком только потому, что их собственная красота уже начала увядать… Страх захватил их души. И заполнил их ненавистью и желчью. Они сами навлекли на себя беду злыми недостойными речами.
Сначала не получалось. Он и сам с трудом представлял себе, где это самое начало. Разворошенная воспоминаниями и ненавистью тьма не желала уходить просто так. А попытки систематизировать в голове все произошедшее, выдавали только вот такие обрывочные воспоминания, позволяющие сложить из рассыпавшихся кусочков хоть что-то связное, чтобы восстановить картину в целом. Он отправился в тот город в поисках человека. Важного для его названного младшего брата человека. Он хотел… А что собственно он хотел? Иметь возможность заставить заткнуться Гуанъшаня и заплатить за оскорбления, которым он подверг Яо? Возможность заставить замолчать каждого, кто распускает эти гадкие слухи и обсуждает за спиной человека, который куда достойнее их самих? По всему выходит, что решение он принял только для того, чтобы был повод на законных правах ввязаться в драку с кланом, который его уже много лет раздражает. Повод развязать войну? Как будто всем было мало той, что отгремела совсем недавно.
Минцзюэ прикрывает ладонью глаза, не в силах поверить, что он настолько сильно погряз в своей тьме. Так глубоко, что даже благовидные и достойные с виду поступки на самом деле имеют под собой настолько темные и подлые мотивы. Видимо, его время и правда подходит к концу, от чего на сердце стало еще тяжелее и тревожнее.

Он бездумно смотрел на чашу в своих руках. Приятное тепло разливалось от нее по пальцам, выше по руке и до самого сердца. Как давно он не пил чай, приготовленный Яо? Очень давно. Минцзюэ несколько минут просто смотрит на янтарную чистую жидкость, улавливая нежный аромат чая, тяжело вздыхает, и все же делает глоток. Вкус, давно забытый, сейчас ярким воспоминанием прокатывается по нервам, по сознанию. Мужчина прикрывает глаза, отдаваясь полностью ощущениям, удовольствию, которое приносит напиток. Все же он действительно скучает. По таким вот мелким, кажущимся незначительными и порой даже ненужными, моментам. Которым больше не место в его жизни.
Вопрос застает его врасплох. Казалось бы, Минцзюэ не понимает его содержания. Хмурит брови, буравя тяжелым взглядом сидящего рядом Яо. Пока до переутомленного навалившимися делами и тревогами мозга не доходит одна простая истина. Действительно. Положение Яо давно уже изменилось. Ему не требовалась ни защита ни помощь. Все решения главы Не молниеносные и твердые. Он не сомневается в правильности своих решений. Он не допускает ни тени неопределенности и колебаний в своем сердце, следуя своему пути. Но никто не гарантирует правильности этих решений. Их своевременности и актуальности. Им не хватает гибкости. Прямые и тяжелые, молниеносные, как удар сабли, они приносят лишь тот результат, который и всегда. Результат, который невозможно изменить, как и невозможно вернуть жизнь рассеченному саблей человеку.
- Я не…
Что «не» сформулировать он так и не смог. Только сейчас осознавая, насколько глупым и скоропалительным было его решение ввязаться в это дело. Всегда есть другие пути. Когда Яо еще был его помощником, он умел показать их, направить, расширить его мир. Сейчас все снова слилось в один росчерк Бася. Стремительный, молниеносный, и ужасающе узкий.
Он действовал на эмоциях, которые копились в нем из раза в раз. Эмоциях, которым требовался выход. Капля за каплей они подтачивали его уверенность, его чувство справедливости. То самое, с которым он прошел всю войну. То самое, которое вело его все это время вперед, поддерживало его как главу и военачальника. И сейчас это самое чувство завело его в ловушку, из которой не выбраться. Минцзюэ тяжело вздохнул, только сейчас в полной мере ощущая, насколько на самом деле устал. Устал бороться с миром, устал вести за собой, устал от постоянного осознания того, что его век короток и ему суждено умереть от собственного оружия. Даже могущественные горы под действием времени и внешних сил рассыпаются в песок.
- Мне стоит принести извинения.
Стоит. И по все той же его идиотской справедливости, стоит принести их не только за это скоропалительное решение. Но и за многие другие, которые он принимал ранее. Минцзюэ это понимает. Сердцем, но не умом. Его мышление все еще скованно воспитанием и цепями обязанностей, ответственности за свой орден, свой клан, своего младшего брата. Ответственностью за каждого из тех людей, которые вручили ему свои жизни, ища покровительства Цинхэ Не. Потому все остальное остается невысказанным. Потому предложение короткое и законченное, как удар все той же Бася.
Минцзюэ делает еще глоток, задумчиво и утомленно смотрит на чашу в своей руке. Может потому и недолог их век, глав Цинхэ Не. Все они сильные воины. Все привыкли мыслить по-военному быстро и не допускать сомнений в своих решениях. Все они со временем приходят к мысли, что совершают все больше ошибок. Фатальных ошибок. Их место на войне. Но каждый из них жаждет мира для своей семьи и своих людей.
- Совсем другой вкус.
Чай, приготовленный Яо, всегда имел совершено иной, вкус, хотя и был таким же, как и у остальных. Минцзюэ ловил эту мысль раньше, но тут же отбрасывал, как неважную, ни на что не влияющую. Вот и сейчас он вернулся к этой мысли. Но занятый другими, тягостными и мрачными, не задумываясь, озвучил ее.

Нет.
Минцзюэ хмурится. Он все так же продолжает смотреть на чашку в своей руке. Не замечая изменений на лице  собеседника. Будто пытаясь намеренно отстраниться, на самом же деле, скорее пытаясь найти в себе правильные слова, не поддаваясь эмоциям снова, не выпуская… Иначе снова может не совладать с ними. В который уже раз за последние два дня? Сможет ли Яо постоянно сдерживать его?
Не стоит.
Минцзюэ так не думал. Ему стоило бы принести извинения. Давно стоило бы. Он действительно считал Яо достойным человеком и хорошим воином. Глава Не убедился в этом еще тогда, на поле боя. Он один оставался до конца, последним уходил с поля боя, всегда держался до последнего. Чем и привлек внимание главы Цинхэ Не. Да, Яо совершал ошибки. Но мог ли Минцзюэ судить его, когда за собой находил одну ошибку за другой, с каждым днем все больше? Если отбросить сейчас все поверхностные эмоции, отбросить эту упрямую гордость закостенелого воина, следовало бы признать, что в глубине души глава Не гордился тем, что этот человек был его пусть и названным, но братом.
Просто стоит…
Чаша вздрагивает в руке, остатки чая покачиваются, плескаясь о фарфоровые стенки. Просто стоит что? Забыть? Оставить как есть? И дальше делать вид, что все в порядке и он во всем прав? Так быть не должно. Он всегда шел по пути справедливости. И сам в итоге поступал несправедливо.
- Мне просто стоит признать, что никто в этом мире не идеален. Как бы я не старался, я не могу этого изменить. Всегда будут находиться ситуации, которые будут вынуждать меня и других поступать не так, как следовало бы, но так как должно. Чего я добился, принимая решения отбрасывая всякие сомнения об ошибке? С чего я вообще взял, что принимаемые мной решения правильны и справедливы? Ты считаешь, было справедливо отправлять тебя к этому паршивому псу Гуанъшаню? Да он не достоин даже смотреть на тебя! В твоей матери было больше достоинства и благородства, чем в его обезьяньей морде! Считаешь было справедливо оставлять все вот так? С упрямством барана хранить в сердце осуждение и ненависть к тебе, даже продолжая считать одним из достойнейших людей, по-твоему тоже справедливо? Так же, как и позволять и дальше издеваться над тобой и плодить эти слухи…
Хотел ли он говорить все это вот так? Нет. Не хотел. Яо вообще не должен был об этом всем узнать. Видимо последние события действительно сильно повлияли на него. Активность Бася пошатнула душевное равновесие всегда сильного и непоколебимого мужа, что шел по тропе добродетели. Заставила взглянуть на эту самую тропу совсем другими глазами. Минцзюэ мрачнел с каждым произнесенным словом. Тяжело вздохнув, он снова прикрыл устало глаза. Ничего этого не должно было быть произнесено вслух. Но слова уже сказаны. И давящий на сердце груз будто стал чуть легче.
- Я действовал необдуманно. Поддавшись эмоциям, принимал решение быстро и без промедления. Не учел ни времени, ни… Вот только мы больше не на поле боя.
Он слушал слова собеседника и понимал, насколько был не прав, обвиняя в тот раз его в предательстве. Решая все так же поспешно, опираясь на свои принципы, даже вопреки эмоциям. Насколько был не прав, не позволяя ему все объяснить. Знал, как ловко Яо может обходиться словами, как мастерски находить причины и оправдания. Знал, и потому побоялся, что тот сможет убедить его в обратном. Никому и никогда не признавался в этом, даже себе. Но понимал, что это решение было действительно продиктовано страхом. Минцзюэ доверял ему, возлагал большие надежды, и жалел, в глубине души очень жалел, что не может оставить такого хорошего помощника рядом с собой, и достойного человека в своем клане. Ведь у него была своя дорога, и свои цели. Клан Цзинь не заслуживал такого адепта, а Гуанъяо такого сына. Но Минцзюэ ничего не мог с эти поделать.
- Я не хотел жертв. Не собирался… - Минцзюэ вертит в руках злосчастную чашу, так и не находя слов, чтобы объяснить все, что думал, потом залпом допивает чай и отставляет чашу в сторону, так и не подняв взгляда на Яо. – Но когда огонь охватил зал, допустил мысль, что так будет даже лучше.
Минцзюэ начинал сомневаться, что в тот раз действительно не смог удержать свое оружие под контролем. Уже не раз за этот день он приходил к мысли, что просто позволил Бася взять над собой верх.

Минцзюэ понимал, к чему он ведет. Понимал все выгодные стороны того, что в итоге получилось. Не понимал лишь одного, зачем при этом нужно жертвовать людьми. Война это всегда жертвы, это всегда потери, и все же… Если этого можно избежать, если есть хоть малейшая возможность поступить иначе, без этих вот жертв, зачем…
Минцзюэ поднял на него тяжелый взгляд. Он долго молчал, всматриваясь в глаза напротив, потом вздохнул, качая головой. Даже понимая все выгоды этого решения, он все равно не смог бы принять его. Не смог бы поступить так, как поступил Гуаншань.
- Можно было найти и другой путь. Мы все равно бы выиграли эту войну. Тебе вовсе не обязательно было…
И снова хмурится. Воспоминания накатывают с новой силой. Воспоминания неприятные, тяжелые, горькие. Сколько боли тогда все это принесло. Сколько обиды и ненависти. Жгучей ненависти, выжигающей внутри все до остатка, до сизого пепла. Он так долго пытался забыть все это. Вывести из памяти прошлое, чтобы хотя бы попытаться что-то изменить в будущем. Но оно упорно возвращалось обратно, не желая отпускать.
Взгляд темных глаз снова ускользает, блуждает по краю стола, по искусно сплетенной кем-то из крестьян циновке. Отмечает мелкие детали, совсем незаметные, если не вглядываться. Сеть трещинок, расползающихся по дереву от длительного использования, мелкие темные пятнышки в местах, где к обработке отнеслись не так добросовестно. Царапины на самом краю, это уже Бася. Взгляд цепляется за любую мелочь, даже самую незначительную, только бы не возвращаться обратно, не вспоминать.
- Победу можно было получить и другой ценой.
Можно было. Вот только какой? Ценой жизней многих других людей. Они действительно благодаря Яо смогли сократить потери в сражениях. И все же… Все же принять это было не так просто, как понять.
Время меняет все в этом мире, подчиняет своим законам. Некогда высокие горы со временем уступают ветру и воде, осыпаясь мелким щебнем и песком. Высокие крепкие деревья так же со временем становятся более слабыми и хрупкими, ломая ветви и ломаясь сами. Время неумолимо. И для него тоже. Война не позволяла ему расслабиться. Не позволяла  допускать ни малейшего сомнения. Сейчас война закончилась. И то, что он сдерживал все это время, вырвалось наружу, как ветер и вода с каждым днем подтачивая его основы.
Узкие худые ладони легли на шею. Прохладные. Это все отмечается краем сознания, как-то само собой. Взгляд встречается с глазами напротив. Так близко, что можно почувствовать его запах, легкую прохладу пальцев на горячей коже. В глазах полыхнул огонь от смешанных чувств. Ярче всего недоумение и возмущение, неодобрение такой вольности. За ними, чуть слабее, раздражение, гнев, сомнение и множество других эмоций, которые сливаются в одно больше пламя, заполняющее собой глубину зрачков. Брови тут же хмурятся. Перехватив его руки, сжимает тонкие запястья с достаточной силой, чтобы задержать, дать понять, что сопротивляться смысла нет, и между тем не достаточно, чтобы навредить, причинить боль.
Долгая минута, он даже не слушает, просто смотрит в его глаза, отмечает игру света на радужке, ловит эмоции, что обуревают мужчину напротив. Не понимает, но смотрит, отмечая, что никогда вот так не видел его глаза. Близко. Раньше бы никому из них не пришло в голову подобное. Да и зачем? Раньше Яо никогда бы себе такого не позволил. Раньше…
- Да. Я даю тебе слово. Если ты будешь честным со мной, не станешь ничего скрывать, я не изменю своего решения, что бы не случилось.
Голос спокойный, ровный, пальцы все так же сжимают его запястья, под ними бьются вены, отмечая пульс. Так же, как под пальцами Яо на шее его собственный спешит куда-то, сбивается, выдавая неспокойное состояние главы Не. Но это проходит мимо, не откладывается в голове, вообще остается незамеченным. Его больше занимают лучики света в глазах напротив.
- Если это твое желание, - он все же заставил себя вернуться к разговору, пусть и неохотно, головуз занимали совершенно иные мысли, - значит так и будет.
Голос тихий, низкий. Ему ничего не стоит уступить. В этот раз. Если это так важно для его брата. Пусть и названного. Это не имеет значения. Он все равно оставался братом. Так ведь?