И Андрей доставал из воды пескарей,
А Спаситель погибших людей

Бурливый звон маленького горного водопада, отрезал тенистый грот, и он потерялся из виду, отрезанный хотя бы с трех сторон с уступов скалистой гряды. Солнечные блики стелились по торопливой поверхности холодной речки белым кисейным маревом искристых всполохов. Искристые всполохи пробегали и по золотому ханьфу, когда ветер качал державшую его ветку сливы. В сочной листве, где то и дело попадались взгляду мелкие сладкие плоды, этот запыленный и грязный, оплесканный кровью шелк выглядел неуместно, непристойно, а потому особенно честно. Если бы наследник Ордена Цзинь знал, что ему придется дожидаться адепта Не, он дал бы себе труд поменять одежду. Но он этого не знал и решил, что пунктуальность заставит Мэн Яо простить ему отсутствие безупречности. Воздух, пропитавшийся влагой реки, приглушал тонкий аромат костерка и жареной рыбы.

- Госпожу Не задержали важные дела? – сдержанное раздражение встретило гостя ударом заостренной палки.

Древко погрузилось в воду и вынырнуло с ярким карпом, серебристо-синим. Рыба забилась, сверкая в лучах солнца и разбрызгивая воду, но младший господин Цзинь перепрыгнул с камня на камень и на берег - кинул ее к другим погибающим у костра. Повернул те, что уже коптились на тонких вертелах и только тогда обратил на гостя должное внимание, обозначив его приличествующий поклоном. Настолько насколько приличествующий может быть поклон человека в нижнем платье, вымазанном у ворота и подола подсохшими бурыми каплями. Как минимум умыться он успел. Однако никакого желания обсуждать дорожные происшествия не имел. Союзные войска не держали тайн, а новостей из Безночного Города у Цзисюаня не было. Иногда он сожалел, что не может услышать мнение Главы Вэнь о происходящем, наверняка, изворотливое в своей игривой логике, но по-своему жертвенно благородное. Возможно, еще услышит. Постфактум. И тогда вернется воспоминаниями к этому солнечному дню, к этой минуте, к умирающим карпам, но все это будет уже не важно. Непоправимо неважно.

- Мэн Яо уверен, что не откажется от новостей, которые подают лагере Ордена Цзинь? Они не слишком-то свежие и оставляют гнилостное послевкусие.

Бледность и неловкость движений, выдавали в наследнике Цзинь Гуаньшаня усталость и выросшее из нее безразличие к деталям происходящего. Суйхуа лежал в узловатых корнях сливового дерева, достаточно далеко.

И если бы Мэн Яо сейчас желал избавиться от сына своего отца, он мог бы это сделать. Похоже, Цзисюаня эта перспектива не пугала. Или его новости лишали такую развязку всякого смысла.

- Потому что молодой господин не откажется от вина. И Мэн Яо от него не откажется, когда услышит, что им следует запивать.

Откладывая эту встречу до последнего долго, он невольно дождался момента, когда адепт клана Не позвал его сам, и теперь Цзисюань желал знать, какие новости заставили его покинуть покои Чифэн-Цзюня. Со вспыльчивыми и неуступчивым людьми приходится быть осторожным в каждом движении, а потому шутки Цзисюаня, пусть и фпивольные, были не лишены искреннего уважения.

Вернувшись на круглые влажные камни он снова замер, выслеживая в воде яркую спинку рыбы.
- Вчера в лагерь явилась некая дама Мо и привезла неизвестного отрока. Говорила с Главой в его шатре и, пользуясь тем, что все взбудоражены происходящем и огорчены потерями, убедила его признать ребенка. У меня есть брат, Мэн Яо!

Заостренный кол  бесшумно вошел в воду и в мягкую спинку карпа, фатально решая его судьбу.

- А знаешь, почему его не было у меня не было брата 3 года назад? -  Цзисюань придержал пыльный белый подол перешагивая с камня на камень обратно к берегу, где оставил Мэн Яо. В его голосе слышалась такая густая, такая сконцентрированная ярость, что он казался совершенно спокойным. Обездвиженным грузом этого гнева. Мэн Яо, конечно, понимает, почему в дни войны, никакой, даже захудалый, наследник не будет лишним.

- Давай, мудрая Госпожа Не, налей мне вина и расскажи мне, почему я должен это вынести так, как выносишь ты. Или хочешь, сходим к отцу? Ты стал бы лучшей заменой. Мне по крайней мере, не было бы унизительно это…
Он так и не нашел, как назвать такой внезапный взлет провинциального мальчишки лишенного особых талантов. Сбросил рыбу к другим ярким тушкам и смотрел на него так, точно визит женщины был бы сейчас утешительнее. Впервые очень цетко оформив для себя мысль, что от отца придется избавиться вскоре впосле. После войны. Пока тот не совершил еще чего-то необдуманного. И от маленького Сюаньюя - тоже.

Золотой шелк оставляет на ладони Яо кровавую грязь: липкие следы чьей-то отобранной жизни и дорожную пыль Цишаня.

Мэн Яо найдет применение любым новостям. Это успокаивает наследника Цзинь Гуаньшаня. Теперь не единственного наследника. Успокаивает так, словно он обрел, наконец, желанную книгу и достал ее с полки. С одной из множества полок в огромной библиотеке Башни. И ответ, которого он желает, который он ищет и не может найти, так близко. Осталось только отыскать страницу, дождаться, пока Мэн Яо найдет применение тому, что услышал. Это успокаивает и пугает. Отзывается прохладной щекоткой в подреберье. За прошедшие три года Цзисюань успел понять, что острый, проницательный и изворотливый ум этого человека – очень опасное оружие, и если ты не хочешь, чтобы оно обернулось против тебя, держать его нужно очень крепко. Но не пережать.

- Нет никаких сплетен, Яо, - следит за тем, как ловко собеседник строит печать, прислушивается к особенностям плетения, нехотя признавая чужой оттиск на золоте, которое считает своим. Яо адепт школы Не, кто бы не купил ему это право. Смотрит, не отрываясь, вглядывается в тонкие изящные черты, в свежую красоту, только расцветшую и манящую. Яо похож на горячий песок, утекающий из рук. Даже стоя в пустыне, испытываешь безотчетную злость, не умея удержать его в пальцах, и еще большую от того, что пустыня здесь, под ногами, спокойная и уступчивая, не исчезает, но и не принадлежит тебе никогда. Как вода, как воздух. Людям вроде главы Не, привыкшим зажимать мир в кулаке, это свойство должно казаться дразнящим, раздражающим и пробуждающим желание обладать.

- Во всяком случае, мне их не рассказывают. Но ты достаточно долго достаточно близко к Чифэн-Цзюню, чтобы приносить вещи действительно интересные. Чтобы оставаться так долго так близко, нужно «делать одолжения». А Глава Не не лишен зрения.

И эту знойную пустыню вижу не только я. Секундное затишье рождает всполох свежего пламени. У Цзисюаня нет настроения, да и необходимости выяснить, правдивы ли его выкладки, достаточно того, что сделать их так верно не может никто другой. И нет желания помучить Яо расспросами, хорош ли Глава Не в альковных делах, хватит того, как белеют костяшки, как тесно сжимаются пальцы на горлышке кувшина, как падает на скулы дрожащая тень ресниц... Видимо, не дурен.

Вино не утоляет жажды, не притупляет злость, но на голодный желудок легко кружит голову. И короткое “сядь”, неожиданно властное, такое успокоительное, что за него хочется держаться. Сесть на крупный камень у берега горной реки и позволить Яо рассуждать - трезво, - найти применение любым новостям. Но кипучая ярость не позволит ему услышать, усидеть на этом камне. Ей нужно сперва расплескаться, вылиться, выкипеть, оставить его опустошенным до полного изнеможения, и только тогда молодой господин Цзинь сможет услышать, сдаться, признавая себя окончательно бессильным в этой мучительной ситуации.

- Что произошло?! Произошло?! - пальцы до хруста стискивают запястье. Попытка его усадить бессмысленная, почти смехотворная. Цзисюань может исчерпать духовные силы, и, конечно, сейчас едва ли думает об этом, но физических в нем всегда будет больше, чем Яо. Во взгляде рождается первозданная мгла и такая гулкая буря, что если не отвести глаз, можно погибнуть в ней вовсе.

- Мой отец…  - голос срывается на хрип и обрастает рыком, точно драконьей зазубренной шкурой, - мой учитель посчитал возможным прилюдно найти мне замену! Мой учитель, который растил меня, чтобы управлять Орденом Цзинь, чтобы править Ланлинем, чтобы… годами, Яо, дрессировал меня, чтобы я справился, чтобы я был достоин!.. указал всем на того - единственного! - кто, по его мнению, справится не хуже?! Будь у меня 10 братьев, я бы не обратил внимание на одиннадцатого, но этот безродный… - мгновенная пауза понимает, что Яо это неприятно, но слова уже сказаны, и поздно, - никчемный, полуграмотный, бесталанный выродок при случае займет мое место? Потому что мой _учитель_ опасается, что я не справлюсь! Допускает такую мысль! Допускает всем ее допускать! На пороге Безночного Города этот человек усомнился и во мне, и в своих способностях передать знание, предавать знания в Ордене Цзинь! Даже самым достойным.

Молодой господин не в силах остановиться, или оторваться взглядом от Яо, и слова, гневные, едкие, высаживаются в него абсолютно безжалостно. Цзисюань заставляет его отступать, когда бесконтрольно шагает навстречу, словно сокращающееся расстояние сделает смысл более доходчивым. И они отступают к узловатым корням старой сливы. Шаг за шагом. Один. Другой. Третий.

- Нет, Яо! Не-ет, - рык обрастает горькой насмешкой: безвыходных ситуаций здесь не принимают. - Три года назад он не желал тебя  видеть, потому что не рисковал меня потерять. Потому что замена была не нужна. Но _я_ предпочел бы видеть рядом тебя! Разумного, бесстрашного и упорного! Разве это не было очевидно в первую ночь? Разве я не сказал тебе этого тогда, на лестнице? А теперь и добившегося тонкого мастерства! Тебя - достойного. Тебя, который станет моим. Моим, а не его выбором. Пока его решения меня оскорбляют! И эти решения нужно прекратить, не дожидаясь новых!

Коротким тычком он вжал Яо в мощный и жесткий древесный ствол, отпуская, наконец, измученное запястье, чтобы придавить широкой ладонью грудь, пока лопатки не почувствуют через тонкий шелк все неровности шершавой, выгретой солнцем коры. И тень окровавленного ханьфу укрыла их от солнца и воздуха, от нежной медвяной переклички птиц и стрекота насекомых, от битв, от ставок и новостей, от прошло и пока - от будущего. От всего мира.

- Мы выиграем эту войну! И выиграем ее так, чтобы у отца не осталось никаких сомнений, кто должен стоять мне по правую руку! И я сделаю для этого все, но и ты сделаешь кое-что для меня. Для нас.

Гнев, кажется, нашел себе выход и оттаял, снижая тембр:
- А от этого паскудного недоразумения мы избавимся позже.

Отредактировано Jin Zixuan (Суббота, 13 ноября 11:57)

- Одолжений?
Словечко такое бытийное, такое расхожее и уклончиво принятое в Ланлине, что молодой господин не обратил бы на него внимания, не стал бы вникать в тонкости того, кто, чем и кого одалживает в Цинхе, но искреннее огорчение Яо ему по-доброму и в чем-то бережно забавно. Не может быть! Взгляд смягчается и становится впервые по-братски насмешливым - без едкой иронии, долгим и испытующим, встревоженным, точно ищет в глубине зрачков напротив что-то нежное, уязвимое, тщательно спрятанное за вечной готовностью выгрызать свое место в жизни, - оберегаемое. Тяжесть руки на груди исчезает неуловимо и оставляет шанс новому вдоху.

- Яо… - прохладными костяшками, тылом ладони, очерчивает контур его лица от виска по точеной линии к подбородку, невесомо обозначая ласку.  - А ты ведь, правда, увлечен им, верно? Что… Чифэнь-цзюнь так хорош?

А вот и время шуток про альковные таланты Не Минцзюэ: тревожная ласка выплавляется во взгляде озорным хулиганством. Но Цзисюань уже отвернулся. Нужно успеть спасти рыбу - дело вровень с заботами Ордена. Его способность со всей искренностью переходить от настроения к другому может сбивать с толку, но оставляет ему пространство для внутреннего рассуждения: каково будет Яо отнять у Главы Не его жарко и яростно желанную победу, выиграть его личную войну. Сможет ли Яо, так увернуться, чтобы сохранить себе шанс на близость после, или ему придется выбирать?

Наследнику Цзинь стоило бы провести это время в медитации - пальцы еще мелко подрагивают отступающим раздражением и накатившей усталостью, но он поднимает с камня оставленный кувшин и глотает выгретое солнцем вино, снимает с огня подгоревшую рыбу. Так житейски, точно они выбрались на охоту, и ничего важнее обеда нет в этом мире. Укладывает лакомство на широкий лист папоротника, заготовленный им заранее и тоже сияющий солнечными бликами. Делает новый глоток и передает кувшин Яо прежде, чем насадить на тонкие ветки новых трепещущих кои с упоительной безжалостностью голодного человека и небрезгливостью, которая скорее удивит адепта Не. И вот, когда яркие карпы пучат глаза над огнем, а руки вымыты, можно растянуться в траве, закинуть эти руки за голову, найти голове пристанище на теплом камне и смотреть на спутника снизу вверх, отчего-то не теряя при этом свойства смотреть вровень. Яо знает все ответы на свои вопросы, они были даны ему еще в первую встречу: в весеннем домике, на улицах и потом - на лестнице. Весь он - ответ на вопросы. Но сейчас не их время.

- Зачем ты позвал меня, Яо? - под смеженными ресницами глаза видно наполовину, и зрачок сливается с радужкой. - Что ты хотел мне рассказать? Достаточно интересное, чтобы я пропустил черепаховый суп. Садись рядом и расскажи.

Нам придется предавать всех, к кому мы привязаны, кого уважаем, кем восхищаемся и кого - не приведи боги - любим. Всех. А потом друг друга. Может быть, друг друга, если мы не сумеем смотреть в одном направлении. Где нет выгоды, нет и верности. Знает ли Цзинь Цзисюань, лежа в этой теплой траве, в ласковом гуле пчел, что человек перед ним хотел бы занять место его отца. Несомненно. Может быть, даже лучше, чем сам этот человек. Потому что без смятения мыслит этими единицами. И даже займет. В какой-то момент. И место отца, и его собственное, чтобы продолжать дело, которое он начал. Дело - важнее права наследования. Дело более важное, чем взращивание личной репутации, чем месть отвергнувшему родителю, чем богаство, власть, более важное, чем знание… Но потом, все это Мэн Яо узнает потом. Когда сворачивать ему станет совсем не интересно. А пока молодой господин Цзинь хотел бы обсудить свои планы с одним единственным человеком, научившим его - возможно, против своей воли и по недосмотру - мыслить надмирно. Но такой возможности у него пока нет. Зато у Яо есть возможность воплотить все задуманное, если он решит, в каком ордене намерен возвыситься и какими одолжениями.

Отредактировано Jin Zixuan (Воскресенье, 14 ноября 13:38)

Сюань-гэ может вообразить что угодно. Почти все. Очень многое. Благо, в Башне Кои дают хорошее образование по части “парного совершенствования”. Главу Не он видел вживе, да и Мэн Яо стоит перед ним трепетный и ускользающий каждым взглядом и поворотом головы, каждой формулой речи. Это понятно, иначе он не выжил бы, не оказался бы там, где он есть сейчас. И это несомненный талант, подмеченный еще в начале знакомства, талант, который во многом определил решение той – первой — ночи. И представить этих двоих спаянными жаркой истомой или в моменте обжигающего торопливого гона, когда колени умоляюще – «остановись! продолжай!» — вжимаются во взмокшие бедра, не сложно. Как несложно представить рядом с Яо – над? под? — и многих других… Чудесный талант, который им еще пригодится. Возможно, неоднократно. Это не похоже на ревность, скорее на гордость — странный эрзац сопричастности.

— Кровь адептов Вэнь, — лаконичный ответ не требует взгляда. Разве он не лежит на поверхности? Но пока Цисюаню нужно побыть без золотого облачения, одному. Временно не принадлежать, ни отцу, ни семье, ни ордену – только самому себе. И еще немного Мэн Яо. Удивительно, что разделить себя ему больше не с кем. Так закладывают собственные крепости, когда в чужих становится тесно.

– Или тебе и там есть кого вспомнить? - только веселые домашние божки знают, с кем мог встречаться Мэн Яо до и после знакомства с молодым господином Цзинь. Да и то не все. Да и то не всё. - Кого-то пожалеть для тебя?

Поймал себя не том, что сейчас дернет ловкого собеседника за ворот, чтобы упереться в него взглядом нос к носу: «Какую сказку?!» Но притормозил, покровительственно опуская ладонь на колено адепта Не. Любое нажатие качнет его в это «нос к носу». В эту игру можно играть вдвоем.
О, у него есть сказки для Яо. Но сказки для Яо пахнут ржавчиной: темным застенком, уставшим прутьями, болью, криками – кровью. И такими темными, такими сомнительными заклинаниями, что Яо, пожалуй, даже сейчас слишком чист душой, чтобы их слушать.

— Хочешь собственного пленника из Ордена Вэнь – в Цинхе? Я уверен, ты сможешь объяснить Чифэнь-цзюню, зачем это нужно, и почему этот выбор праведный… — пальцы неторопливо гладят скульптурный рельеф колена под скользким шелком, ласково, но уверенно обозначая взгорья и впадинки. Точно как Яо оглаживает горлышко кувшина. Цзисюаню куда проще быть спокойным: достаточно однажды проговорить свою ярость. Чтобы она улеглась в душе ослепительным инеем и чистой, непреклонной мыслью о мести, уже увидевшей цели и легко изобретающей извилистый путь к ней.
– Или устроишь тайный домик свиданий в лесу и будешь увещевать обреченного мстителя?

Ресницы остаются неподвижными: он так и не смотрит, только улыбка прячется в уголках губ. Вэни умрут. Это решено ровно настолько точно, насколько его отец намерен стать великим заклинателем, насколько нуждается в библиотеке Знойного дворца. Ровно настолько сын с ним согласен. Кем-то придется пожертвовать в первую очередь. Если смотреть со стороны широкого жеста и героической войны. Но кто-то определенно выживет и затеряется на просторах поднебесной… Войны всегда приносят столько спасительного хаоса… Если ты хочешь что-то спрятать, спрячь это на самом видном месте. Если ты хочешь что-то красть, укради это из-под носа.

Тяжесть ладони успокаивает, может даже показаться утешительным жестом. Даже – хуже – извиняющимся за дурные вести. Рыба жарится и мелко потрескивает. Яо рассказывается в общем-то очевидные вещи. В общем-то, невинные вещи. Пока их не рассказывает Яо. Его мысль верна, но не приметна. Причины смертей в клане Не никогда не становились предметом осуждающей дискуссии. Никто не покрыл клан позом. Мало ли по каким причинам и от чего умирают достойные люди...

— Продолжай, - Цзисюань приподнялся на локте, и взгляд его сделался неприятно внимательным, пронзительным, точно взгляд этот хочет острыми крючьями вытащить откровенность из темных омутов чужих значков. Очевидно ведь: что бы не принес Мэн Яо, он подаст это так, чтобы соус стекал в правильную тарелку. Хватка на колене тает: молодой господин переворачивает позолотевшую рыбу. Может сказка не слишком увлекательна?
- Сюань-гэ не знает, но может вообразить что угодно, - пока он занят карпами, только обертоны обозначают невидмую улыбку.

- Ааа, - понимающий звучок такой простой и такой сложный по интонации, точно Цзисюань сглатывает его как слюну, и он катится по влажной гортани. Так можно заглотить и названное имя вместе с его обладателем. – В пылу последнего сражения назовешь мне имя?

Которое, конечно, испортит все, начиная с настроения. Как обычно бывает с такими «подарками». Но обещать не сложно. Половиной обещаний люди не пользуются никогда, другую можно забыть самому.

Однако наследник Башни Кои, временно пожелавший снять с себя обязательства, слушает внимательно. У него яркое воображение, и картинки рисуются просто: скотный двор, жирная окровавленная колода, мясник в перепачканной и простой одежде, в кожаном переднике… обтекающий багряной юшкой тесак. Крюки с разделанными, обескровленными тушами сменяются видом битвы: всполохами заклинаний, выплесками крови, жирными, диагональными, когда половина тела, срубленная от плеча до таза, съезжает с мокрым причмокиванием. Его собственные воспоминания мешаются с грезой. Что бы молодой господин Цзинь не разделил с простыми смертными, это сейчас не имеет никакого значения на фоне вопроса: как в обмен на лучшую вырезку в Поднебесной получить золотое ядро?

Он снимает с огня рыбу и оставляет остывать на обгорелых трупах других рыб, которых намеревается съесть без всякой брезгливости и печальных мыслей.

- Быть может, это был просвещенный мясник, выпавший из разорившегося знатного рода, грамотный и просветленный, путешествовавший по монастырям?…

Он не оспаривает, лишь подкладывает под тонкий лед Яо каркас оправданий, чтобы ему не так страшно было следовать путем своего рассуждения. Ведь он следовал ему много раз по кругу, проверяя свои аргументы и причинно-следственные связи. Много раз прежде, чем решил открыть рот, и позволить кому-то причаститься мыслям. У Цзисюаня сейчас столько мыслей, что он не знает, каким из путей рассуждения ему следовать. А потому он слушает. Вспоминает Главу Вэнь, утомленного темным железом. Одержимого, уставшего - страшного. Но совсем не так, как его принято живописать для юных адептов. Страшного по-настоящему.

- Не для адептов, - это очень внезапное уточнение даже на фоне всех вариантов развития мысли. – Для глав ордена Не. Продолжай. Адепты пользуются техникой, но никто не слышал, чтобы все адепты клана Не умирали, не дожив до… сорока.
Это отмашка. До 30. До 50. Не важно. Ситуация, которую ласково сервирует Яо, возникает строго в вертикале глав Ордена. Но он прав.
- Однако сабли им определенно куют разные мечники. Ни один столько не проживет. Даже если предположить, что один из кланов Ордена занят только этим…

Ему хочется есть, но теперь не естся. Цзысюань забирает кувшин и забывает, что с ним делать.

- Либо наш друг, мясник, неудачно забрел на придорожный постоялый двор и обрюхатил дочку, какого-то сельского колдуна, и теперь это родовое проклятие.
В каких еще терминах рассуждать сыну Цзинь Гуаньшаня? Ладонь рассекает воздух вертикально, считая по головам всех Глав Ордена Не.
- До седьмого колена, как в селах водится.
Он не думает о Не Хуайсане, но трепещущий веер сам всплывает в памяти и захлопывается со щелчком.

- Либо стоит посмотреть, кто кует им сабли… Наверняка, это можно выяснить.
Разоблачение коварства. Вот, где Яо найдет шанс сделать главу Не своим должником навсегда. Если будет весьма ловок и острожен, как он умеет. Это выгодно им всем. Всем троим. Только такие сделки по-настоящему хороши.

- Но сабель… - тяжесть кувшина, наконец, напоминает о себе, и пристрастный слушатель делает глоток. Вино густое и терпкое, жгучее. Оно оплетает глотку вязкой, хмельно сетью, согревает тело.
– Сабель действительно нет. Так… где же сабли?

- Твое, уверен, даст фору моему.
Все это на самом деле было бы смешно, если бы не имело объяснения. Но Цзисюань вполне понимал, что благородный юноша, пусть и разорившийся, скорее стал бы писцом, чем мясником. Тем не менее, ему хочется понимать явление от и до, это дает контроль над ситуацией. Каким образом проклятье одного оружия распространилось на весь род? Но он слушает яшмовый смешок и вздыхает. Рядом с Яо иметь контроль - слишком большая роскошь. Зато можно полюбоваться влажным краем резцов и мягким светом в темных глазах, таким снисходительным к чужому упрямству. Красота мира никуда не делась, даж если сегодня он смотрит на тебя сверху вниз - и там в лагере Ордена Цзини, и здесь - буквально. Мэн Яо прав: в чем бы ни заключалась тайна прошлого, она не постижима для них пока. Не на берегу этой реки. Не сегодня.

Страшно понимать, что Яо не шпионил, не искал в тайниках... Вернее, делал, вероятно, то и другое. Но делал это не ради пользы Ланлиня. Но пытается уберечь того, к кому магнетически влечет его сердце. Сердце, которое у него несомненно, есть. Такое хрупкое, а потому укрытое за многими слоями шелка, за многими недосказаностями, за многими умолчаниями. Признается Яо себе или нет, мера боли не изменится. С этого ракурса в этом свете черты собеседника кажутся особенно тонкими, а кожа фарфоровой, подсвеченной солнцем изнутри. Сейчас они расстанутся, и каждый пойдет жить свою боль, взбираясь к своим честолюбивым целям.

- Ты пытаешься его спасти? - ласковое сопереживающиее сожаление скользит в интонации. - Чифэнь-цзюня.
Ему интересно, как яро Яо будет отрицать. Успеет ли пугливо замереть взглядом, воображая гибель человека, которого успел пустить под первый слой шелка.

Потому что со смертью Главы Не место Мэн Яо в ордене Не станет неопределенным. У Хуайсана есть своя хитрость на каждую чужую. Это Цинь Цзисюань уже выяснил в Гусу. Только хитрости эти иного толка. 

- Если смерть моя - то да, я бы отказался - солнечная улыбка полна удовлетворения. То ли протянутая рыба доставляет ему столько удовольствия, то ли нежная забота собеседника, то ли тот факт, что принимать подобные решения ему не придется. Но придется нехотя подняться с камня и сеть, принимая угощение.
- Армия - слишком сложный путь. Не лишний, но не единственный. Скорее последний. Последняя черта, когда все остальная работа уже проделана, и ультиматум. Что бы ты не задумал.

Живая сила - финальный штрих любой интриги и всякого переворота, так его учили мастера библиотеки, так написано в свитках от древних до новейших. История учит брать города и завоевывать царства так славно, что ее стоило бы запретить. Но Главы Не - ни один из них - не нашли своему проклятию (?) достойного применения. Кроме как честно стоять на страже добрых людей. Что за изумительный парадокс…

Сам он пока не имеет никакого представления, что принесет ему собственное искажение ци, вызванное осколком темной печати. Может быть, 40 лет станут и его пределом. Цзисюань старается не думать об этом, пока искажение не дает о себе знать ничем кроме нравственного падения. Но это легко держать в тайне. Даже с Яо, очень внимательным, куда более внимательным, чем отец. Даже с ним. Однажды Мэн Яо поймет, что сегодняшняя вспышка жестокосердных планов не была единственной и не будет впредь. И будущему Главе Цзинь понадобится человек, способный рассуждать трезво, наставлять его сына и после, если правление не будет удачным, способный объяснить всем на совете кланов, что Орден Цзинь всегда действовал только во благо Поднебесной…
Заинтересованный в том, чтобы это объяснить ради себя, не ради Цзинь Лина. Наследники могут меняться, главы орденов могут меняться, но величие и слава не должны угаснуть, но да приумножатся. 

- Ты должен разделить со мной карпов, Яо. Это символично, - не перебивает, но находит паузу в его истории, чтобы вставить между прочим. Законы гостеприимства? Ой ли.

Нет смысла переживать о том, что Глава Не узнает об их разговоре. Зачем ему знать, что носит Мэн Яо на светлые горные полянки кроме вина, когда весь лагерь в  взволнован опредмеченным смыслом Ордена Не - войной?

- Некрополь?
Отрывается от рыбы, которую откусывает прямиком с “вертела”, точно вырос в соседней деревушке и вовсе не он кормил с рук маленькую Минчжу замороженными в патоке ягодами в золотых и обсидиановых подушках ланлиньского дворца. Поднимает на спутника светлый и недоумевающий взгляд, любуясь им как тонким фарфором на просвет. Не доверяет ему ни в чем и ему, как никому, доверяет все, не позволяя узнать об этом лишнего. Упоительная несвобода в выборе собеседника. И упоительная игра воображения - любоваться тем, чье сердце так трепетно отдано, точно он отрезан от тебя незримой, но прочнейшей из стен. Пусть ненадолго.
   
- Твое вино из Цинхе совсем не утоляет жажды.
Легкомысленная улыбка наделяет невежливый комментарий многими смыслами.

Отредактировано Jin Zixuan (Воскресенье, 21 ноября 13:42)

Дело вовсе не в том, хочет ли Яо спасти спасти того, с кем делит рассветы. В этом Цзисюань весьма фаталист. Спасутся только те, кому суждено спастись. Выживут только те, чья миссия не закончена. Те, кто прошли свой путь до конца, придут к отдыху в свое время. Но импульсивное желание сгладить боль Яо, будущую и неизбежную, проскальзывает неуловимо. И сын его отца желает знать, будет ли больно.

- Ты весьма высокого мнения о Главе Не. Не допускаешь мысли, что Вэни убьют его первыми? До того, как ты доберешься до библиотеки Нечистой Юдоли, до того, как ты доберешься до некрополя, до того, как ты что, Яо? Что ты готов сделать, чтобы снять чужое проклятие?

Отсекается, чтобы снова не сорваться в пике раздражения, беспричинного, а может быть и попросту хулиганского. В удовольствие быть раздраженным, которое едва ли понятно собеседнику, когда к нему наклоняются ближе и всматриваются в лицо.

- Что-то в этом некрополе не дает тебе покоя, - голос мгновение назад неприятный, как морской вал, забирающий рыбаков вместе с сетями и галькой, делается ласковым, выплавляется в теплый шелк. - Ничего на свете ты не делаешь просто так Мэн Яо… Именно это я люблю в тебе больше всего. Что ты рассчитываешь найти? Что-то, что удержит Хуайсана от глупостей, когда придет его время возглавить Не? Что-то достаточно страшное, чтобы он перестал моргать и собрался с мыслями? С твоими мыслями, Яо?

Ему не хочется снова давить на сына свего отца, но тот, несомненно, что-то знает, иначе не пустился бы в опасное путешествие из лагеря в Хэцзяне. И это “что-то” стоит риска вызвать недовольство Чифэнь-цзюня в военное время. Когда тень обвинения в предательстве и пособничестве ходит по пятам за каждым.

- Не думаю, что ты останешься в Не слишком долго, если нам удастся воплотить то, что я задумал. Но иметь приправу к любому Главе Не всегда приятно. Даже если со временем орден Не превратится в клан создателей вееров или мастеров живописи...

Отнял у Мэн Яо бутль, шутовски, точно тот собирался за нее поспорить и присвоил себе терпкое и пряное вино, вглядываясь в лицо собеседника с веселым вызовом, точно тому самое время возражать. Но возражать здесь не о чем: никакое вино жажды не утоляет, а потому забава остается забавой.

- Любой союзник будет достаточно надежным, если приложить к этому немного усилий.
Какими бы ни были люди, и чем бы не прокладывали свой путь в мире - мечом ли, перебором струн, словами или делами - всех их можно купить, напугать или подарить идею. Не так много способов обращаться с людьми подсказывают Цзинь Цизисюаню бесполезные свитки и книги.

- И если то, что ты говоришь, правда, и Чифэнь-цзюню осталось не слишком долго…
Он раздумывает, точно меняет камушки в го. И отстраненным цинизмом хоронит и вычеркивает, раскидывая сетку дальнейших возможностей.
- Знаешь, всегда удобнее, когда мечом за тебя размахивает тот, кто это умеет и не умеет ничего другого. Да и веером тоже. А потому Хуайсана стоит держать как можно ближе...
Кто-то должен остаться виноват, когда придет черед Яо выступать перед советом кланов. Если у Цзисюаня ничего не получится.

Возвращаясь из своих мыслей, снова фокусирует взгляд на собеседнике.
- Так чем кроме вина мы будем развлекать маленького будущего Главу Не?

Неприятно - или приятно?  - смотреть, как зажимается в Яо что-то уязвимое, тень ложится на тонкие правильные черты, затихает во взгляде подраненным зверем, забившимся с спасительную тишину прохладной норы. И неловкое желание облегчить страдание отзывается тихим сердечным уколом. Или нет? Полюбоваться этим еще раз. Этой болезненной тенью. Но нельзя. Ни облегчать, ни усугублять, ни прикасаться к этой опасной теме чужой запретной привязанности. А Цзисюань в ней уже по локоть, и надышаться бы перед смертью. Но не надышишься.

- Я думаю, - ему не сложно об этом думать,  - что каждый из нас рискует одинаково, но у Главы Не больше шансов выстоять, если он доберется до Вэнь Жоханя. Однако я не стал бы утверждать, что он справится, даже если каждый его поддержит

Сила темного железа наследнику Башни Кои не ясна, а еще менее ясны ему цели Главы Вэнь, который не похож на завоевателя Поднебесной или статуса Главы над главами кланов. Что-то другое, непонятное и тревожащее ищет в темном металле Вэнь Жохань, и от этого подспудно жутко. То, что он делает неправильно. Непонимаемо. Нелогично. Не укладывается в жадное, чувственное мироощущение Цзинь Цзисюаня. Но надо ли этому удивляться? Годы, лежащие пропастью между ними, делают мировоззрения диаметральными.

- Яо не стоит так крепко связывать себя с Не.
Не говорит, даже не знает. Но может догадаться почти наверняка, что у отца есть план и на случай поражения клана Вэнь, и на случай победы. Не желает думать о Главе Цзинь никак иначе.
- У Не нет плана на случай поражения. И не может быть. Разве что Яо сам приложит к этому усилие. Ему ведь известна история о соломине, сломавшей спину осла?

Владыка Бессмертный счел бы это сравнение грубым. Но Владыки здесь нет, и мягкая ласковая усмешка теряется за глотком вина. От этого вина душно. О каких ставках можно говорить, когда тебе едва минуло 17? В семнадцать учишься переживать ошибки и проглатывать фиаско, осторожно ощупывая реальность, в которой придется потом ошибок не совершать. Потом, когда цена ошибки будет измеряться в других единицах. Но лесть всегда нежит уязвимое самолюбие. Уязвимое самолюбие объединяет их даже больше крови Цзинь Гуаньшаня.

Но Яо возвращается к рассуждению о некрополе, а Цзисюань - к рыбе. Его волнует не то, то что находится за стенами этого склепа, его волнуют ловушки на пути к этим стенам. Стоит ли эта шкура выделки? А если стоит столько, сколько пророчит Яо, добраться до нее можно, только рискуя жизнями или имея знание о том, как пройти безопасно. Каждая крепость, как известно, врастает в землю корневой системой подземных ходов. И пока  вино греет горло, наследник Цзинь мысленно перебирает известные ему талисманы и свитки большой библиотеки Башни Кои… Всегда есть какие-то возможности. И вопрос о Хуайсане застает его врасплох, вынуждает обернуться, оторваться от огня, за которым он невольно следит, безотчетно черпая ян ци. Яо тоже тепло фонит: близость Не Минцзюэ делает этот избыток ощутимым даже без клановых практик, но заимствовать у него без разрешения жар его любовника было бы так невежливо. Может быть, этим подспудным голодом вызвано дразнящее желание причинить Яо боль, почувствовать, торопливый бег энергии?

И прикосновение его забавляет. Короткий мазок  подушечки по губе откликается хулиганской попыткой поймать резцами палец, стремительным рывком сокращая расстояние, так что их опасное “нос к носу” оказывается слишком реальным, и Яо придется импульсивно отпрянуть. А Цзисюаню потянуться следом, наваливаясь на него тенью - не весом, но ощущением близости, - придавить его к солнечной траве вынужденным расстоянием почтительной и невинной дистанции, вынуждая на выдохе поджимать живот, чтобы до чи эту дистанцию соблюсти.

- Он ласковый, - бережно поправляет ворот шелкового ханьфу, неспешно проходясь заботливыми пальцами от горла Яо и поперек грудины - к трем поясам. Очень-очень медленно. Оставляя ему чувствовать то, о чем он спрашивает. Он ведь хотел это знать? Во взгляде, обращенном как будто внутрь, в воспоминания, рождается хищная и жаркая истома, не предназначенная Яо или предназначенная только ему. - Куда ласковее, чем ты.

Но пока они не будут обсуждать Не Хуайсана. Детская интрижка - несущественная монетка в этой копилке. Если Хуйайсан действительно станет Главой Не, усилия и впрямь придется приложить. А пока вопрос стоит совершенно иначе.

- Так ты предлагаешь мне рисковать жизнью, пробираться в некрополь Ордена Не, - пальцы замирают у поясов, белого и черного шелка, и еще кожаного в серебряных круторогих зверях Не, -  чтобы спасти твоего… любовника?

Называя вещи своими именами, леко называть их цену. Пробираться в посмертную цитадель Не значит менять свою жизнь на жизнь Не Минцзюэ. Цзисюань пока не настолько отчаяся в попыках постоить фундамент своего будущего контроля. А потому вопрос лишь в том, будет ли Мэн Яо и впредь просыпаться в объятиях, в которых хочет проснуться.

- У этого есть цена, -  подушечка большого пальца ласково оглаживает морду серебряного зверя Не. Наряженное расстояние между ними, выверенное до чи, наливается манящим теплом, только взгляд теперь пронзительный и трезвый, как ни разу за эту встречу.

Отец, несомненно, заинтересован в ценностях Цишаня, но не так силен и совсем не так линеен, чтобы лезть вперед. Как бы он не претендовал на звание  Верховного Заклинателя, выходить один на один с Главой Вэнь и неизвестным по свойствам темным железом - отроческое безумство. А безумство - не та тактика, к которой прибегают в Ланлине. Еще в дни своего краткого “обучения” в Знойном дворце Цзинь Цзисюань был “сыном доброго друга”… Едва ли в этом отношении что-то изменилось с обеих сторон. Поэтому неугомонного Главу Не пропустят вперед к его очевидному предназначению и громко озвученной цели, в самое жерло битвы, к центральным воротам и открытому личному противостоянию. Поэтому - он уверен - силы Ланлиня кажутся в правильной близости от библиотеки и достаточно далеко от центральной схватки: зайдут с тыла Знойного дворца? Припоздают и раскинутся в тылу союзников, чтобы в случае гибели Чифэн-Цзюня и поражения клана Не забрать их кольцом совместно с кланом Вэнь? Но пока Цзинь Гуаньшань не выбирает сторону, все кровавые поединки, обсыхающие на золотом ханьфу, - показательные выступления в пользу верности союзникам. Всем союзникам. Осталось наблюдать, кого и как будет предавать его отец ради сохранения жизней и уж, конечно, чести Ордена Цзинь. А уже потом чужих ценностей. Если подумать, библиотека клана Цзян тоже недурная контрибуция.

Но Яо он этого не скажет. Не может сказать, даже если бы знал наверняка. А потому Главе Не придется бороться своими силами. Во всяком случае, в этот раз. Или не совсем…

Шелк замирает под пальцами в безвоздушном трепете, и в глазах Яо тает раненое медвяное выражение, неуловимое, безымынное в расплескавшихся зрачках и такое манящее...  Мальчику из золотого дворца куда проще играть в эти игры. Таких мальчиков не наказывают за случайные шалости. Ему не нужно заслуживать доверие, не нужно потом слишком сильно прогибаться в пояснице, никто не упрекнет его матерью, если игрушки станут общественным достоянием. Мало ли с кем ты разводишь прифронтовой костерок? Для Яо все сложнее, больнее, все по-настоящему. Так по-настоящему, что он, кажется, даже упускает из поля ревнивого зрения молодого и ласкового господи Не. Так ведь бывает с ласковым господами - сегодня один, завтра другой. Но сейчас не слишком ласковый господин Мэн озабочен своей сомнительной невинностью куда больше, чем наследник Цзинь мог бы предположить. И это трогательно, жарко и несносно смешно, когда не собирался предпринимать никаких шагов сложнее, чем отпугнуть чужое ненужное любопытство от границ своей спальни. Но теперь-то не собираться уже не интересно.

Острый тычок деревянной шпажки толкается под горло, и в ответ ему рождается медленная, пьяная улыбка; движение кадыка, по которому угадывается зной в пересохшей глотке. В взгляде делается такая темная беда... Цзисюань не спорит, но очень медленно запрокидывает голову, подставляется беззащитным горлом забавному острию и так же плавно уворачивается, позволяет ему соскальзывать мимо, гладится о него скулой, блаженно прикрывая глаза, точно эта неловкая угроза доставляет ему несказанное удовольствие.

А потом рывком за этот пояс, такой пугающий и такой компрометирующий, что Яо почти не дышит, рывком за серебряных зверей забирает, сдергивает его под себя, рядом, мимо, неожиданно оказываясь сверху и вровень, когда совсем неласковый господин Мэн прикладывается затылком о траву. Любуется, как за полувздох в глазах напротив сгущается вишневая мгла. И укладывается рядом, опирается на локоть, точно Яо не нужно переводить дух. Умиротворенно прикрывает ладонью его торопливое сердце, и теперь болтает легкомысленно и доверительно почти на ушко.

- Мэн Яо желает спасти Главу Не и, конечно, окажется по правую руку, когда тот доберется до Вэнь Жоханя. Потому что едва ли кто-то захочет в этот момент оказаться поблизости. Никто кроме Мэн Яо не способен на подобную храбрость и такую преданность.
Сказал ли он сейчас о планах своего отца? Это останется неисповедимо.

- И если так случится, что глава Не героически избавит нас от опасного злодея, избравшего путь тьмы и разрушения, Мэн Яо будет достаточно близко, чтобы в смертный миг уловить душу Главы Вэнь, используя артефакт или ритуал, который ему по вкусу. В этом случае, для Мэн Яо откроются две возможности: наследник Цзинь Гуаньшаня приложит все усилия, чтобы отец оценил героизм и таланты Мэн Яо, признал их родство и пригласил его продолжать совершенствование в Ланлине, как Яо прежде того желал. Или… скромный адепт ордена Цзинь готов сопровождать Мэн Яо в некрополь Не. За удовольствие получить душу Вэнь Жоханя на руки. 

Бережно убрал с лица Яо выбившуюся темную прядку, прогнал ее прочь, наконец, убрав тяжесть ладони в заположного сердца, а потом забрал полегчавший, но еще обещающий кувшин. Не важно, что предлагает Яо, на самом деле, важно, за что ты готов заплатить, по твоим словам.
- Это цена.

Ответ ничем не лучше вопроса. В вопросе есть половина ответа, в ответе есть половина вопроса. Мэн Яо изворотлив, а наследник Цзинь умеет готовиться к мероприятиям. Осложнениями они становятся только тогда, когда возникают неожиданно, как явление Дамы Мо, которое поднесли ему уже свершившимся фактом. Но если не сообщать миру о своих желаниях, добиться его внимания бывает очень трудно. Не важно, сообщишь ты их аккуратно и плавно или прямо и требовательно, небожители должны их услышать. Так или иначе сказанное и умолченное сложится в картину целую и весьма жестокую к тебе самому.

Цзисюань, нынче вольно отпустивший себя из всякого клана и ордена, делает неопределенный жест, и над прикрытыми веками Мэн Яо пляшет тень, точно далекий парящий над поляной коршун, точно кроткая бабочка, намерившаяся опуститься на острые пики ресниц, но вовремя распознавшая хищный цветок.

За грудиной фантомной теснотой ощущается пустота, навсегда оставшаяся от мерцающего багряным осколка. Там части души тоже не хватает. Он даже не уверен, что знает это наверняка. Он даже не уверен, что Владыка Бессмертный это озвучил. Не может прочитать в памяти по движению губ. Но чувствует, как что-то мучительно изменилось с первого прикосновения к неровным сколам края. К тонкому рисунку ковки. Знает, что осколок оставил после себя неугасающую тоску и жажду чего-то… большего, чем можно помыслить. Жажду, алчную и неопредмеченную. Точно это недостижимое и сможет унять тоску. Где начинается и чем кончается темный путь? Прелесть вопросов в том, что не на все нужно отвечать. Вместо ответа адепт Цзинь глотает пряное и тяжелое вино. Отставляет кувшин куда-то за голову и откидывается на лопатки, чтобы смотреть в небо вместе с Яо. И там, где прелестная госпожа Не видит алое зарево, он видит нежные лепестки и плетение веток, укрывающих его благословенной тенью.

- Нефритовая госпожа Не, – скатывается затылком по мягкой траве, чтобы встретиться с ним взглядом, поймать в нем отражение облаков и улетающего коршуна, - наверняка, читала философский трактат о большем и меньшем зле.

Отредактировано Jin Zixuan (Четверг, 25 ноября 23:47)

Мэн Яо переворачивается, и блики света, отраженные от свежей травы, играют на его скулах, а солнечные искры дрожат на ресницах, густых и острых как пики, точно взгляд его всегда встречает гостей, готовым принять удар. И только если смотреть снизу вверх, можно заметить как горда его шея. Только гордость этих линий и заставляет Цзисуаня называть его нефритовой Госпожой Не, и сладкое упоение от созерцания острого кадыка на плотно закрытым воротом трех слоев  шелка, делающих Госпожу Не совершенно недоступной, такой преданной, а потому такой манящей. Он отворачивается и смотрит на солнце сквозь цветущие ветви.

- Это доктрина говорит о том, что можно избежать большего зла, принимая на себя бремя зла меньшего. И чтобы увериться в том, что твое зло меньшее, следует разделить его с кем-то, кто будет следить за чистотой твоего сердца, как ты - за его. Как в клане Не брат присматривает за братом. И в клане Цзян брат присматривает за братом. И в клане Лань…

Наконец, он отводит взгляд от острых теней, четко очерченных под скулами Яо. У Цзисюаня нет брата, способного взять на себя так много. И, может быть, никогда не будет. Он отрывает мягкий колосок и крутит в губах травинку, раздумывая, как бы пояснить Яо сразу очень многое и очень страшное, не испугав его. Травинка поддразнивает язык сладковатым соком.

- Приходилось ли тебе задуматься, кому достанутся ценности клана Вэнь, если победа окажется на нашей стороне? Облачные глубины в руинах, Пристань лотоса восстанавливают. Клан Не никогда не примет ничего из Цишаня, да и нужды в этом не имеет. Уверен, глава Цзинь приложит все усилия, чтобы сохранить знания и ценности клана Вэнь - из тех, что не будут уничтожены, - до тех пор, пока они не будут востребованы другими кланами...В Ланлине есть для этого и место, и возможности, и мудрые мастера, способные оградить адептов от книг, для них не подобающих, и расшифровать списки, написанные шифром.
   
Озорная травинка пляшет в пальцах и гладит Яо по скуле. Щекотно. Некогда единственный наследник Башни Кои смотрит на него с озорством. Зная его чуть дольше, научаешься видеть за неуместным весельем время на одумывание вариантов.

- Скажи, Яо, кто знает свою библиотеку лучше, чем тот, кто ее собрал? Кто прочел в ней каждую книгу и испробовал каждый ритуал, кто знает каждую формулу и назначение всякого артефакта?

Отредактировано Jin Zixuan (Суббота, 27 ноября 11:33)

Это не шутка, это вызов. Если у них, родных и выросших вместе, наученных любить и уважать, прикрывать и находить друг в друге утешение, не слишком-то получилось “приглядывать”, у кого-то из нежности, у кого-то из милосердия. Возможно, у нас, объединенных целями и одинаково недоверчивых друг к другу, не обнаруживающих сентиментальности и не склонных друг друга жалеть, получится лучше?
Сказка красивая. Цзисюань улыбается. Не собеседнику. Небу. Сказки - вот, чем им в последующем придется торговать очень широко.

- Ты думаешь, старый даос не простит мне отсроченного посмертия? 
Ветер тревожит ветки: мелкие белые лепестки опадают снежным крошевом и уносятся с потоком воздуха на юго-восток.
Эта сказка другая, она страшная. Но если бы Глава Вэнь и впрямь жаждал власти, как ему приписывают, величайший за многие поколения, разве он ждал бы так долго? Разве ему не хватило бы сил смести с лица земли всех этих смешных Цзяней и Ланей? Разве он не достаточно умен, чтобы стравить, отравить, недостаточно осведомлен о чужих старинных тайнах, о которых эти дети даже не в силах помыслить, чтобы выесть каждый великий клан изнутри, не оборачиваясь в их сторону? И уж, конечно, не подвергая риску ни честь своего Ордена, ни жизни своих адептов. Быть может, то, что мир заклинателей полагает агрессией, - лишь малая цена за решение совершенно иных проблем. Понимаемых Вэнь Жоханем проблем, о которых остальные не могут даже  помыслить, измеряя все категориями мирскими и вещными?

Если бы Глава Вэнь желал присвоить золотого мальчика, он сделал бы это раньше или сделал уже. И теперь не было смысла обсуждать это.
- Риск скорее в том, что эта душа не позволит. Никакому артефакту. Если это величайший… из величайших за многие поколения, как ты говоришь. Но если Мэн Яо придумает, как получить и подчинить эту душу, разве это не станет его величайшей - соразмерно - победой? О которой до поры буду знать только я. Удержать после легче, чем подчинить. Я не претендую на статус Великого заклинателя. А Мэн Яо посмел бы?

Это не вызов. Предложение опробовать силы для себя. Едва ли, даже объединив усилия, они смогут сделать то, чего Глава Вэнь не желает.

- А если позволит, значит его путь здесь еще не завершен, и тогда можно будет увидеть, каковы его цели. Там, где они разойдутся с нашими, мы простимся. По крайней мере, у меня будет шанс проститься с Владыкой.

Мягкой теплотой во взгляде встретил бесконечное повторение этих титулов, возвращающее его на летнюю террасу Знойного города. “Величайший из величайших… как говорят”. Печаль и усталость, скользящие мельком во глазах Владыки Бессмертного едва ли относились к маленькому наследнику Цзинь. Но наследник их запомнил. Улыбка достается собеседнику вместе с усталостью.

- Но получив арсенал неизвестных и опасных вещей, не стоит переживать из-за еще одной опасной, но известной. Как бы то ни было, я бы не отказывался от шанса иметь желаемое из-за цены. Зато… быть может, мы сможем положить эту душу на весы Цзинь Гуаньшаня, когда будет решаться вопрос о признании. Очень осторожно и если ситуация станет крайней. Но все эти вещи должны случиться одновременно: библиотека, душа, признание и ситуация в могильнике Не. Если отцу придется оспаривать у Не принадлежность ценностей ордена Вэнь, лучше иметь что-то вполне компрометирующее. Другого такого шанса нам не представится. Поэтому я тороплюсь.