Угольно-чёрный подол его траурной мантии мрачно скользит по разбитой дороге, ведущей в небольшой городок - куда после свершённых драматичных событий, он перенёс Ши Цинсюаня.
Как забавно, если, конечно, уместно выразиться именно так – в этот момент, являясь обыденным путником в запылённых одеждах, он сам себе напоминает былого Хэ Сюаня, как никогда прежде. Будто снова стал всего лишь человеком – беспомощным, бессильным что-то изменить. Впрочем, как раз в те далёкие времена он был жив и полон глупого стремления противиться судьбе. Безмерно слепо веруя в то, что если приложить все старания, судьба проявит сострадание и милость.

Нынче весь этот жалкий, бессмысленный энтузиазм, вызывает у демона Чёрных Вод скомканную усмешку, прорезающую бледные черты сплошным шрамом. Больше никогда он не станет верить в нечто светлое – ибо получил урок, усвоенный на всю дальнейшую жизнь – точнее, на всю его жизнь, случившуюся после смерти. Став демоном, одним из четырёх бедствий, Черновод сохранил, пожалуй, разве что людскую привычку не кичиться достигнутым, да пристрастие влачить своё одиночество в тихих водных чертогах, куда не грезили забрести случайные посетители. Все остальные ощущения были сокрыты под беспросветным слоем тьмы, окутавшей его с головой, словно плотной болотной ряской. Так было проще не предаваться воспоминаниям, где он умел улыбаться хоть сдержано, но почти искренне. Где кости его родных не тлели в земле и сосудах, что ему удалось сохранить. А проклятый хитрец по имени Ши Уду не упивался величием рядом со вполне живым и весёлым младшим братом за чужой счёт. Что ж, даже жаль, что подлец не избрал для себя путь изгнания с Небес – как тот справедливо уразумел, это было бы для него куда худшим наказанием, чем смерть. Но…кого Хэ обманывает? Он дал выбор Уду не для того, чтобы действительно выбрал тот или иной путь. Хэ жестоко желал вытащить наружу его прогнившую сущность. Да только водяной самодур оказался не совсем уж конченым мерзавцем. Черновод, разумеется, легко разгадал его предсмертную игру – и охотно подыграл в стремлении Уду быть убитым не рукой Цинсюаня. Смешно. Уду понимал, что нарочно выводит того, кто вершит его приговор – как и Черновод это прекрасно сознавал. Но оба играли с лицами, достойными театральных помосток. Кого ради? Ответ прост и вместе с тем отчаянно сложен. Оба в той или иной степени щадили чувства Цинсюаня. Хотя Ветер навряд ли согласился бы с рассуждениями о том, будто демон Чёрных Вод проявил к нему самую толику великодушия. Он ведь оторвал руки и голову старшего брата прямо у него на глазах, заставив наблюдать за расправой в смирении и ужасе. Только Цинсюань не понимал – Черновод не добрячок, что вспомнил бы о связавшей их с Богом Ветра цинично-фальшивой дружбе и немедля пустил бы кровь из своих глаза вперемешку со слезами. Он чётко продумал месть и свершил её с пугающей маниакальностью. И сказал, как отрезал, глядя в глаза Цинсюаню - как давал ему ни один шанс. Но даже тогда…даже перед гибелью старшего брата – глупый мальчишка звал его, демона, Мин-сюном. Чёрт бы его побрал. Ничуть не сознавая, какую боль  причинял нежеланием назвать того, чью судьбу невольно отнял, по истинному прозванию. Хэ. Сюань.

Ты обратился не к тому.

Как много в этой фразе сокрыто подводного дна. Навряд ли мальчишка об этом задумывался. Да и много ли времени было у Ветра предаваться праздным раздумьям после того, как тот, очнувшись, обнаружил себя в непривычном месте, совсем далёком от небесных чертогов?
Поначалу Хэ Сюань сомневался, стоит ли забрать его жизнь – и, быть может, эта участь являлась бы самой гуманной. Но готов признать – у него не поднялась рука. И, подняв с ледяного каменного пола бывшего Бога Ветров, потерявшего сознание и едва ли не рассудок, он заботливо откинул разметавшиеся локоны от его лба. Так Хэ прежде не касался даже собственной невесты – женщины, что он когда-то потерял в угоду проискам Ши Уду. Сам Хэ ни за что бы так не поступил и не пошёл бы ради блага невинно убиенной сестры по головам других. Однако…эта ядовитая, отравившая всё вокруг братская мания Уду чем-то вселяла в сердце нечто, отдаленно смахивающее на уважение. Но не стоит думать, будто Черновод вдруг взялся о его злосчастной участи жалеть. По одной простой причине – коли Уду до того любил своего брата, что решил поиграться в опасные игры с божественным провидением – отдавал бы свою судьбу и жизнь. А не подло кидался отнимать чужую, прикрываясь дурацким сходством имён и бестолковыми созвездиями.
Наконец, Черновод оказался на месте – ровно в том городке, куда забросил Цинсюаня. Он так и не смог уничтожить его, слишком велик оказался соблазн понаблюдать, как теперь тот поступит. Оказавшись среди обыденного быта смертных и вовсе не в роли господина. А вернее, госпожи. Странным образом, Ши обратилась женщиной после потери своего артефакта – веера, сломанного бессердечным демоном. С одной стороны, это ничем не влияло на ситуацию, с другой, в этот момент – узрев девчонку в дорожном плаще среди рыночных лавок, сердце непонятно дрогнуло в груди. Давно он не чувствовал столь щемящего укола. И теперь ощутил себя практически живым, спустя столько лет в водном царстве одиночества. 

Пальцы невольно с силой сжались на вещице, сложенной в просторном кармане его одеяний – том самом многострадальном веере, который он для чего-то починил, чертыхаясь и злясь на собственную нелогичность. И зачем он здесь теперь – полюбоваться на мытарства этой девицы, что смела звать его лучшим другом? Что открыто звенела смехом-колокольчиком в его уши, содрав с него жилы и кожу, пусть и руками проклятого Уду. Или…кажется, смертные зовут сей порыв глупым словом «соскучился». Тошно от подобных откровений. К тому же, Ши наверняка его всецело ненавидит. Вряд ли можно по-прежнему мечтать броситься на шею тому, кто убил твоего брата без терзаний совести.
Что же. Посмотрел – и довольно. Пусть она дальше влачит смертную жизнь и теперь сама крутится. Без брата и без  Мин-И, ненавистное имечко. Он уже было  развернулся с ровной осанкой и нервной поступью, грубовато сведя брови и намереваясь держать обратный путь - как девчонка в своём неизменном стиле попадает в неприятности. Она увлечена блестящими цацками и не замечает торговца на повозке, гружёного овощами, стремительно несущегося на неё. Мало ей одной покалеченной ноги? Глупая растяпа.
Хэ, скрипя зубами, перехватывает девчонку за талию, резко притянув так, что их губы едва не соприкасаются от неожиданности порыва. Он прижимает её к себе, молниеносно развернувшись и отскочив вместе с Ши прочь с дороги – за секунду до того, как повозка грозилась переехать её. Он ловит себя на мысли, что всё ещё надрывно впивается пальцами в кожу девчонки – тут же несильно, но грубо её отпихнув. Его губы складываются в мрачную, холодную усмешку, чуть заметную на бескровном лице.

-Всё такая же неуклюжая. Ничуть не изменилась.

Произносит он хрипло – Черновод в последние дни так много отмалчивался, что почти разучился говорить. Отчего-то в голосе звучит отнюдь не насмешка. Самому от себя противно.