Мгла на горизонте постепенно рассеивалась; солнечный диск медленно проявлялся по центру, продираясь сквозь летний туман.

Они направлялись на юго-восток, к границе территорий Гу Су. Лань Хуань парил впереди, беспокойно вглядываясь вдаль. Утренний густой воздух был приятным, начинали просыпаться птицы. На душе было тревожно: слухи о бесчинствах ордена Вэнь быстро ползли по земле.

После того, как Юньмэн был сожжен, воины Вэнь Жоханя пошли дальше — громить и сжигать все мелкие поселения в округе. Рано или поздно они пройдут по всей Поднебесной, и тогда участь сопротивляющихся станет еще более незавидной. Лучше всех, конечно, держался Ланьлин Цзинь: до сбора младших господ на обучение в Цишань Вэнь глава ордена Цзинь старательно поддерживал дружественные отношения, периодически откупаясь деньгами от посягательств Вэнь Жоханя на свои земли.

«И все же по влиянию и богатству орден Цзинь едва ли уступал Вэнь все это время», — подумал Лань Хуань, — «и после сожжения Пристани Лотоса и Облачных глубин совершенно ясно, куда направится длань Вэнь Жоханя».

Увы, положение разбитых орденов было незавидным — это было понятно всякому. Самые трусливые малочисленные кланы быстро перебежали под красный солнечный стяг, оставив сопротивление в меньшинстве. В такой ситуации просто необходимо было набирать адептов, склонять к себе новых союзников, однако времени было мало.

Сразу после смерти отца Лань Хуань стал главой клана, и теперь его миссия — привлекать новых людей в стан сопротивления, обещая место в своем клане. В былые времена войти в Гу Су для заклинателя средней руки казалось невозможным. Теперь же двери открыты для всех, но при этом никто вступить и не торопится.

Лань Хуань прервал тягостные размышления, чтобы оглянуться. Цзян Чэн следовал сразу за ним; затем по десять старших адептов из Гу Су и Юньмэн.

Им крайне необходимо склонить на свою сторону небольшой клан Тао, занимающий долину между Гу Су и Юньмэном — пока (если) до не добрались последователи Вэнь. В Тао Чжин создавали хорошее заклинательское оружие, одно из лучших в мире.

— Давайте сойдем здесь, — громко сказал Лань Хуань, спускаясь вниз.

Он легко спрыгнул с меча и тут же сложил печать, чтобы Шуоюэ вернулся в ножны на поясе. В лесу стояла тишина, изредко прерываемая птичьими трелями.

— Отсюда до кланового поселения несколько ли. Я предлагаю пройти этот путь пешком, глава ордена Цзян.

Лань Хуань посмотрел на Цзян Чэна пристально. Если поселение уже занято орденом Вэнь, лучше не привлекать к себе внимание. Подлетев вплотную на мечах, они будут открыты для атаки противника. Лес примыкал одной своей стороной к небольшим воротам — по крайней мере, Лань Хуань так помнил. В последний раз он был в этом месте с отцом, несколько лет назад.

Лань Хуань совершенно не знал, как ему лучше говорить с Цзян Чэном. Глубоко в душе он чувствовал некоторую вину: он бросил клан, чтобы сохранить письменное наследие Гу Су; его приютил Мэн Яо, доставив себе большие неудобства. Ванцзы раненный находился в Цишань Вэнь в постоянной опасности (от этого кровь стыла в жилах), пока остатки ордена прятались и выжидали.

По сравнению со всем этим его участь была едва ли не самой завидной, в то время как Цзян Чэн потерял своих родителей, свой дом и своего брата.

В чем-то они были похожи, но у Лань Хуаня все еще оставался Ванцзы, сильно переживающий обо всем произошедшем. Разве Цзян Чэн не его ровесник?..

«Совсем еще ребенок», — подумал Лань Хуань, упуская тот момент, что старше всего лишь на три года.

— Если кто-нибудь из псов клана Вэнь рыщет поблизости, я буду рад встрече с ними, — произнес Цзян Чэн, глядя Сичэню в глаза.

Лань Хуань едва заметно улыбнулся и вполголоса ответил:

— Рад, что вы настроены серьезно.

Его вымученная улыбка не содержала и толики насмешки, но все же спустя минуту его настигло опасение, что Цзян Чэн поймет его превратно. На самом деле, Лань Хуань хотел выразить свою поддержку хоть как-нибудь, однако не знал, как именно.

Что он мог сделать? Его дом также был сожжен, его семья подверглась гонениям, число его адептов сократилось вполовину. Что он мог предложить Цзян Чэну, помимо слов?

Кому вообще нужны его слова? От них ничего не изменится.

Заклинатели шли небольшой колонной, возглавляемые Лань Хуанем и Цзян Чэном. Ветки бархатно похрустывали под ногами; сквозь зелень листьев прорывались столпы света. Трудно было поверить, что весь мир охватила война — возможно, самая жестокая во всей истории заклинательства.

«Тропы давно не хоженые», — отметил про себя Сичень, вглядываясь в желтеющую траву и валежник, — «неужели что-то случилось?».

Невольно он ускорил шаг, ведомый тревогой и плохими предчувствиями.

— Глава Цзян... — начал было Лань Хуань; и тут же запнулся.

Еще совсем недавно он называл так Цзян Фэнмяня, приехавшего за Вэй У Сянем в Гу Су. Цзян Чэн был мальчишкой, подражавшим младшему шиди. Неужели это и правда был тот юноша, которого Сичень видит рядом с собой сейчас?..

«Война заставила всех повзрослеть», — решил Лань Хуань, а вслух коротко бросил:

— Ничего.

Промолчать — лучше, чем сказать глупость.

Правило сто семьдесят пять.

<...>

— Мы на месте, — с облегчением произнес Сичень, подходя к массивной деревянной ограде.

Не покрытая лаком краска кое-где облупилась, однако следов пожара либо погрома не было видно, и это утешало. Значит, адепты ордена Вэнь не добрались до местных жителей, и все живы.

Если только не переметнулись под красный стяг, поверив в сладкие обещания Вэнь Жоханя.

Лань Хуань думал, что оставь они все как есть, Цишань Вэнь пожрал бы самое себя, как змей, питающийся собственным хвостом. После установления полного господства они сначала бы отсекли союзные кланы, затем орденские кланы, не находящиеся в каком-либо родстве с главой Вэнь; затем начались бы гонения неугодных родственников. И так продолжалось бы вечно, пока не осталось бы никого.

Лань Хуань махнул рукой и пошел вдоль стены к воротам. Они были заперты. Вложив в ладонь немного духовной энергии, Сичень звучно постучал.

— Заклинатели Гу Су и Юньмэн прибыли, чтобы оказать помощь и попасть на прием к Тао Ли!

Ему ответила густая, звенящая тишина.

— Пожалуйста, откройте!

Ворота быстро распахнулись, но заготовленная Лань Хуанем улыбка тут же завяла: горячее приветствие мечом пришлось отразить нефритовой сяо.

Одежды нападавшего были кроваво-красными.

Несмотря на то, что за Лань Сиченем следовали сильнейшие из адептов Гу Су, он все же обеспокоенно оглянулся вокруг, складывая печать для призыва Шуоюэ одной рукой и сжимая сяо другой. К счастью, Цзян Чэн быстро избавил его от этой неловкой ситуации: серебристая сталь легко вошла в грудь нападавшего, и на белоснежный рукав верхних одежд Сиченя попали брызги крови.

Ситуация складывалась благоприятно: воины Цишань Вэнь постепенно отступали, пораженные таким напором гостей. Лань Хуань, сложив флейту за пояс, встал спиной к спине с Цзян Чэном и отражал атаки со своей стороны; труда это не доставляло — хотя на стороне врага было численное превосходство, в схватке на мечах они сильно уступали.

Пока не появились лучники.

Сиченю пришлось проявить максимальную концентрацию, чтобы одновременно складывать защитные печати и при этом продолжать отбиваться от мечей. В какой-то момент, запнувшись, он сменил руки, перебросив меч из одной руки в другую — он владел ими одинаково хорошо, однако секундное промедление — и стрела просвистела мимо лица, вонзившись в землю.

— Нужно найти жителей, — бросил Цзян Чэн, заслонив Лань Хуаня от очередного клинка.

Сичень кивнул и сам ринулся в гущу тел, раздавая секущие удары по рукам; надеясь обезоружить, а не убить. Он сам не знал, на что уповал, почему медлил — но было очень тяжело заносить меч над людьми, хотя их лица и были обезображены тупой ненавистью и жаждой убийства.

Шуоюэ отправил на тот свет большое количество гулей, оживших мертвецов и злобных духов, однако человеческая плоть была ему чужда.

Лань Хуань становился на путь заклинательства не для того, чтобы стать убийцей.

В Цзян Чэне ярости хватало на двоих — он быстро легко рубил всех, кто попадался под руку, и вокруг него очертился круг пустого пространства — никто не хотел к нему приближаться из страха.

Так они добрались до главного здания и распахнули тяжелые резные двери. Их встретили испуганные глаза обычных людей, мрачных и беззащитных.

— Никого из Вэнь здесь нет, — озвучил очевидное Лань Хуань.

Снаружи их ждали разруха и трупы в красном; одному из адептов Гу Су досталась стрела между ребер.

— Здесь были не все, — сделал вывод Сичень и вернул Шуоюэ в ножны, — обойдите поселение по периметру!

Заклинатели в белом разделились на две группы и ускользнули в разные стороны.

"Кажется, их было больше", — думал Лань Хуань, возвращаясь к воротам и стараясь не глядеть на мертвых, — "они отступили в лес или все еще находятся где-то здесь".

— Я нашел одного! — закричал кто-то, и глава Лань ускорил шаг.

— Среди спасенных Госпожа Тао, мать главы клана. Она говорит, мужчин увели на рудники. Главу в том числе, — произнес Цзян Чэн, поравнявшись с растерянно оглядывающимся Сиченем.

Он не ответил. Видел бы Не Минцзюэ, как он смятен после первой стычки с живыми людьми; как наивный ребенок, ранее не сталкивавшийся с истиной. Видел бы отец...

О, нет. Отцу такое точно не стоило видеть.

"Отца не стало еще до того, как...", — нахмурившись, опомнился Сичень, и тут же прикрыл рот пыльной ладонью, будто старался не выпускать эту мысль наружу; будто, не высказанная вслух, она теряла свою силу и не могла пристыдить его.

Цзян Чэн ярился и выглядел как безумец; Лань Хуаня мутило. Его собственные адепты — такие же пыльные и растерянные, как он сам; белыми одеждами зияющие на фоне красного — смотрели на него тревожно и ждали знака.

Остановит ли Сичень Цзян Чэна?..

Нет, — Лань Хуань предупреждающе поднял ладонь и отвел взгляд. Лучше быть трусом, чем убийцей. Быть может, таков он есть — ничем не примечательный человек, не способный никому нанести вреда или принесть пользы.

Кивнув Цзян Чэну, Сичень громко произнес "уходим" и махнул рукой — адепты послушно призвали клинки, чтобы начать преследование.

На юном главе Цзян он задержал предупреждающий, серьезный взгляд.

И вряд ли был понят.

<...>

Хотя среди жителей поселения, безусловно, были и заклинатели, помимо них было достаточно взрослых мужчин, не развивавших золотое ядро. По этой причине воины Вэнь не могли воспарить и вести их за собой на мечах; лошадей также не хватало на всех.

Пленники шли пешком, скованные одной общей цепью. Солнце нещадно палило, и люди быстро уставали; помимо прочего, Сичень не был уверен в том, что все они здоровы и не голодны.

Небольшому отряду Цзян Чэна и Лань Хуаня понадобилось не более двух часов, чтобы нагнать неровную колонну, в которой перемешивались красные и серые одежды.

Людей Вэнь было вдвое больше, чем в Тао, однако одолеть их труда не составило.

Адепты Юньмэн и Гу Су построили всех и расположились — поровну — во главе и на хвосте всего шествия, чтобы отбиться в случае внезапной атаки.

Говорить о чем-либо было слишком тяжело, и Сичень, чувствуя, как немеют сжатые с силой губы, смотрел в прямую спину Цзян Чэна перед собой.

Когда они наконец прибыли, солнце клонилось к закату.

<...>

Когда же все закончилось, Сичень позволил усадить себя у костра и даже взял сливовое вино, однако пить его точно не собирался; так же молчаливо и неподвижно адепты Гу Су смотрели на дно своих чарок — употреблять алкоголь им было запрещено, хотя — Лань Хуань был уверен — если бы не это обстоятельство, то они не отказались бы.

Адепты Юньмэн, не обремененные подобными обязательствами, чувствовали себя явно свободнее.

Наверное, все они — как сам Цзян Чэн — были довольны своей силой и местью, и не жалели ни о чем.

Так тьма находит путь в сердце — через ядовитую месть, зависть и гордыню, трех порочных змей человеческой души, не взращенной в благочестии и гармонии.

Эти слова проходили через уши Сиченя много раз, повторяемые и дядей, и отцом, и старейшинами, однако их суть открылась лишь сейчас.

Наконец, адепты разошлись, и Лань Хуань остался с Цзян Чэном наедине. Закат полыхал последним огнем — небо стремительно темнело и серебрилось звездами.

— Завтра нам все же предстоит обсудить объединение кланов, — подытожил Сичень, с облегчением вручив свою чарку с вином мимо проходившему адепту.

Костер мерно потрескивал, выбрасывая искры; засмотревшись на пламя, Лань Хуань задумался настолько, что начал говорить — первое, что пришло в голову:

— Глава Цзян... разумно ли давать свободу такой ярости? Все ордена пострадали от бесчинств Цишань Вэнь. Чтобы восстановить потерянное, нужно больше терпения и смирения, чем...

Он понял, как сухо и банально это прозвучало, и запнулся. Чтобы быть убедительным, недостаточно общих фраз.

Сичень поднял голову и посмотрел Цзян Чэну в глаза.

— Я потерял отца. Я потерял свой дом. Я бежал, как слепой зверь, не зная, что будет завтра, и осталось ли что-то от меня. Однако, получив этот урок, я понял одно: уподобляясь им, любой становится таким же — ничуть не лучше тех, кто насилует, жжет дома и крадет. Этот круг должен быть разорван.