в предыдущих сериях...
К концу часа Тигра Вэнь Хунчжан уже был на ногах и, проходя тёмными решётчатыми коридорами покоев отца, всё ещё невольно то поправляя наруч, то одёргивая складки верхнего одеяния, старался по возможности освободить свою голову от лишних дум и подозрений, в общем, пытался выглядеть любезным послушным сыном. Немного оступившимся.
На выходе из комнаты, в которой Шестой предпочитал ранним утром пить чай, прошелестев шелками богатых одеяний, выплыла Первая госпожа Вэнь. Как и в любой другой день года, её бледное лицо было печально. Хунчжан остановился, почтительно ей кланяясь, и та ответила лёгкой скорбной улыбкой. Хунчжан так ни разу и не смог понять, какое у неё настроение на самом деле, ибо это выражение лица оставалось неизменным на протяжении многих лет, но, по всей видимости, к нему самому она относилась с симпатией, ибо он сам не забывал выказывать ей уважение.
На мгновение, Хунчжану показалось, что Первая госпожа хотела ему что-то сказать. Но та быстро прошла мимо, направляясь, по всей видимости, в свои покои.
Он сам, к своему глубочайшему сожалению, в свои покои удалиться не мог, поэтому смело шагнул вперёд и снова склонился со всей сыновней почтительностью, избегая смотреть прямо в эти глаза, но отмечая, что отец, по всей видимости, достаточно благодушен этим утром. Тут же с ним, за чайным столиком, была и мать, пряча усмешку за раскрашенной весенними цветами тонкой чайной пиалой.
- Хотелось бы знать… - наконец, начал Шестой, и у Хунчжана пролетела в голове сотня мыслей одновременно, что именно ему хотелось бы знать, но поинтересовался он, почему-то, совершенно, как казалось, незначительной деталью, - что этот недостойный устроил в последний день наказания на конюшнях?
Сдержать смех было трудно, и только усилием воли удалось затолкать его поглубже в глотку и плотно сжать губы, склонившись ещё ниже, чтобы выпавшие из убранных недавно волос пряди хоть как-то скрыли лицо.
Повеселились они на славу.
Вроде бы, они уже собирались заканчивать очередной свой день работы и сделать перерыв, как, выронив из рук грабли – потом-то Хунчжан понял, что слишком аккуратно выронив, - этот Юэ рухнул, как подкошенный, что-то прохрипев и даже изрядно побледнев чумазым лицом. Хунчжан закатил глаза и, пробормотав что-то вроде «Ещё два денника осталось, развалился он» отвесил своему невольному товарищу сладостного такого пинка, однако, не желая его этим добить. Но, когда тот не встал, чтобы немедленно свершить месть, и даже вообще не пошевелился, Хунчжан, успев уже отойти немного дальше с тачкой, всё же обернулся, почувствовав, как сердце кольнуло лёгкое подобие волнения. А вдруг что случилось?
Оставив тачку, он всё же подошёл к этому Юэ, опускаясь на колени рядом с ним и теребя за плечо. На него уставился едва приоткрытый, но весьма недовольный глаз и раздалось тихое шипение: «Ты совсем больной? Рядом ложись!». Хм…
Может быть, настроение было такое, может быть, он действительно уже немного ехал крышей от монотонной работы по кругу, от голода, к которому был привычен, но был не дурак и поесть, от вечного запечатывания сил, но он, приподняв этого Юэ за плечи и прижав к груди лохматую, безвольно повисшую голову, выдал такую речь, которой точно не слышали ни конюшни, ни их бессменные невидимые наблюдатели, срывающимся, хриплым голосом, после чего и сам повалился полностью без сил.
- Значит… - послышался тихий шелест, значит, отец поднялся со своего места, - разрушение меридианов от непомерной жестокости наказания? Значит… - шаги стали ближе, - отец прикажет воронам всем мучителям глаза выклевать?..
Кажется, воздух в комнате похолодел буквально за мгновения, когда почти вплотную к всё так же склонившемуся Хунчжану приблизилась высокая чёрная тень. Нос ощутил привычный с детства запах благовоний – сандал и коричное дерево*, и едва заметно, въевшись за годы в тяжёлые шёлковые складки, острые ноты птичьего помёта.
Это даже виделось – чувствовалось – как Шестой занёс руку для удара, всё же пожелав замараться об этого недостойного, но тяжёлая ладонь внезапно опустилась на плечо похлопывающим, почти одобряющим жестом.
- Скройся с глаз моих. Быстро.
Пробормотав какие-то извинения и, выйдя уже из покоев и потирая плечо, Хунчжан тихо хмыкнул себе под нос и поспешил на тренировку. Отец многого ещё не знал… Как топтались на этом поле потом, не зная, что делать, но стараясь не показать этого друг другу. Как первое время то и дело избегали взглядов, но, однажды встретившись глазами, только и делали, что украдкой смотрели друг на друга. Как можно было перехватить вечером миску пустого риса. Как можно было мыться в реке – каждый день! – и там же ловить рыбу, и скалиться – ласково ли, устрашающе ли – девушкам, которые думали, что их совершенно не видно из-за ближайших к реке кустов и с тихими ойканьями пускались врассыпную, стоило дать понять, что их заметили. И всё это время – не трогать, не касаться, ни взглядом, ни, тем более, рукой, если только ночью… Ночи холодные, одежда влажная, почему бы и не тянуться друг к другу невольно, в поисках тепла, почему бы и не согреть теплом своего тела, своей ци, своим дыханием – почти касаясь, но всё же так и не коснувшись губами? Надеясь, что этот Юэ действительно спит.
А самым странным казалось, что и огонь, получивший возможность снова привычно течь по венам, почему-то перестал сжигать, оставляя лишь тепло Солнца. Не такое опаляющее, как нависшее над крестьянскими полями, сжёгшее их обоих почти до черноты.
Хосин снова был при нём, разумеется, куда он без него. Тоже непривычно спокойный – или же Хунчжану просто казалось, что меч, бывало, пылает сильнее, чем он сам, может, это ему всё никак не удавалось прийти к стабильности.
С вечера жгло ощущение, что вчера, после всех слов раскаяния и благодарностей за науку, они, молча разойдясь каждый в свою сторону, всё же что-то должны были сказать друг другу…
Первым по дороге к нему подскочил Ченмин, за ним уже и все остальные, и по глазам было видно – хотят задать кучу вопросов, но опасаются напрямую, вдруг этот Вэнь недостаточно остыл? Но веселиться от того, какое наказание в итоге вышло, не могут. Разумеется, все уже обо всём знали. Хорошо, что не совсем обо всём. В основном, пересказывают, что было после того, как двоих провинившихся увели, и как пришлось убирать разбитую посуду, и какие суровые тренировки после этого последовали…
- А загар тебе к лицу! – в конце концов, кто-то из них смелеет, видимо, считая, что за перенесённые страдания имеет полное право отмщения. – Ты, кстати, грабли со своим яньюэдао не перепутал?
- Или косу, - кто-то ещё подхватывает смех.
Но Хунчжан не успевает ничего сказать, да и говорящий внезапно затыкается, а сам он уже чует, спиной чует быстрее, чем оборачивается, натыкаясь на ставшую уже привычной какой-то улыбку и – голос.
Просто кивнув, он пошёл. Конечно же, пошёл, потому что привык куда-то идти вместе с ним за эти дни. Молча. А что тут скажешь? Что теперь, ради успокоения душ наставников, им придётся некоторое время излучать дружелюбие, пока история не сотрётся из памяти – или не случится чего-то погромче? Что скучал? Такого он даже себе сказать не мог, не то, что этому Юэ.
Утро…
- Прекрасное. Могло быть лучше, - отзывается он, имея в виду встречу с отцом с утра пораньше, но понимая после, что прозвучало… не так. – То есть… нормально всё. Теперь.
А сейчас звучит ещё более отвратительно – будто Хунчжан так рад видеть перед собой Юэ, что даже утро лучше стало. Но… стало ведь? «Самую малость», - мрачно разрешил он себе.
- Почему бы и нет, - отвечает он быстрее на вопрос о тренировках, прежде чем на язык приходят слова, которые стоило бы сказать. Что-то вроде «Тренируйся себе сам. Не надо делать вид, что мы друзья» или что-то подобное… и остаётся только продолжить. – Хорошая идея.
Но не мог же он за эти недели ему понравиться?
Хоть им и было приятно. Тогда. О чём следовало бы забыть, но что вспоминалось слишком часто.
Несмотря на то, что оба, казалось, еле тащились, силясь сказать что-то ещё и не находя слов, приходят они вовремя, вливаясь в привычную уже рутину. Разминку он переживает, даже особо не включая голову. После в руки приходится взять меч, раз за разом отрабатывая движения, которые каждый из них был обязан довести до совершенства. Сила и скорость. Скорость и сила. Концентрация. Думай о том, что делаешь, уйди полностью в движение. Уйди от того, чтобы не искать его взглядом…
На парные отработки Хунчжан встаёт с Ченмином. Потому что так было почти всегда, потому что тот тёрся рядом, даже не представляя, что может быть по-иному, и потому что взбрыкнуть сейчас, выбрать казалось ему… слишком откровенным. Хоть и глупым.
«Но у нас же будет ещё время», - только взглядом.
- Вечером, здесь же. Когда все разойдутся, - бросает он, словно бы невзначай оказавшись рядом в перерыве.
Почему-то не хочется, чтобы все говорили, что они двое как-то слишком сильно «спелись» за прошедшее время.
_______
* - камфара.
[nick]Вэнь Хунчжан[/nick][status]ученик ордена[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/b5/3f/33/52990.jpg[/icon][quo]в смятении[/quo]