Больно.
Больно больно больнобольнобольнобольнобольно
б о л ь н о
боль но
больно?

Умирать больно каждый раз, особенно, когда ты проклят вечной жизнью. Сейчас он всё был готов отдать за то, чтобы на самом деле лишиться жизни, поменять одну проклятую кангу на другую; вместо запечатывания сил просто иметь возможность покончить с этой болью, что забирается в каждый уголок истерзанного тела, р а с т е р з а н н о г о людьми, который до последнего хотелось защищать. Нет ничего возвышенного и божественного в убийстве, нет ничего романтичного в том, что после сотен ударов от тела практически ничего не осталось. Кровавое месиво вместо существа, что отдалённо напоминало человека. Казалось, что с каждым разом это самое человеческое забирали, каждый раз холодный острый клинок вонзался в плоть, заставляя надежду и веру затухать подобно огоньку, которого лишили доступа к воздуху, и тот из последних сил пытался ожить, но становился лишь слабее и более тусклым с каждой секундой.

Душно.

Воздуха не хватает, потому что лёгкие разворочены так, что виднеются рёбра сквозь дыру в груди, и их цвет вовсе не белый, а алый.
Алым всё покрыто, столько крови из живого человека не могло вытечь, но это существо человеком уже не являлось. Вознесшееся божество без королевства и последователей, одинокое и растерзанное ради жизни других. Его жертва не была добровольной, его будто животное отдали на заклание, и от воспоминаний о тонких пальцах, прикрывающих рот, поглаживающих по голове, от объятий, прижимающих к себе, было дурно. Ласковый убийца не своими руками принёс ему страдания, но куда он делся, когда всё закончилось?

В реальность возвращаться не хотелось, ведь даже бессмертный будет очень долго приходить в себя, тем более - лишенный сил. Сила, сила, всё в этом мире крутилось вокруг силы и власти, но ни одно из этого не могло спасти благословенное государство Саньлэ от гибели.
Никакая сила не могла спасти наследного принца от жестокости, на которую способны только люди. Самые коварные твари, недостойные того, чтобы за них молиться, чтобы их защищать.

В мире снов тихо и темно. Спокойно и умиротворенно, здесь нет той боли и отчаяния, разрывающего грудь. В темноте взгляд наткнулся на яркое белое пятно, и пришлось наклониться, чтобы поднять предмет с земли.

Маска больше не пугала, что ещё мог сделать с ним Безликий Бай ужасного? Что могло быть хуже, чем те страдания, что он уже ему причинил, хоть и не своими руками, а дергая за ниточки людей как своих марионеток. Но смертные и сами позволяли собой управлять, у них ведь был выбор…

Рядом с маской мерно журчал ручеёк, и от воды стало распространяться свечение. Мир постепенно становился всё более ярким, наливался красками [чёрной и белой], но в отражении вдруг показалось что-то алое на лице смотрящего, и тот поспешил поднять взгляд, чтобы не видеть ничего.
Он не хотел смотреть на то, чем стал после пережитых мучений.

И как насмешка звучали сейчас в памяти слова: "Тело пребывает в страдании, но душа пребудет в блаженстве", сказанные будто чужими губами, чужим голосом.
Да, это всё было в прошлой жизни, где веру ещё не растоптали, а надежду не пронзили сотни раз.

В руке всё так же лежала маска, одна сторона которой улыбалась, а другая смеялась, но услышав [почуяв] присутствие в своём сне другого существа, маска заняла место на лице, прикрывая от случайного гостя личность того, в чьи грёзы тот ворвался.

– Владыка Цзюнь У.

Столь величественная аура и неприкрытая мощь могла принадлежать только одному небожителю, который зачем-то решил навестить во сне того, кто к божественному имел сейчас отношения меньше, чем самый отвратительный человек на земле.

Белое Бедствие не придерживало маску, она слилась с его лицом, будто там и было её место всё это время.
Неужели Небесный Император пришёл поразить его, пока ещё мысли о мести были только мыслями, а тело в реальности не могло представлять никакой опасности?

– Мы очень давно не виделись… Как вам у меня в голове? - от усмешки под маской трескаются губы. крак-крак как старая краска облетает, как кокон рассыпается, чтобы дать рождение новой форме. Из гусеницы появляется бабочка. Из страданий рождается демон.

Отредактировано Hua Cheng (Вторник, 15 февраля 19:38)

Невыносимо было слышать этот голос в своей голове - это стало понятно от первых же звуков, но не потому что Цзюнь У говорил что-то неприятное. Просто его тон, всё ещё покровительственно дружелюбный, очень тёплый и добрый совершенно не был тем, что Белое Бедствие заслуживало. Ха. Он назвал себя так мысленно, будто примиряясь с тем, что на самом деле принёс своему государству столько бед своей гордыней, своей самоуверенностью. Он так стремился помочь всём людям, но… но тихий шепоток мерзким голоском другого чудовища в похожей маске продолжал звучать в его ушах. "Не осталось больше никого, кто верит в тебя."

Даже тот призрачный огонёк рассыпался в руках демона в маске, от него не осталось и следа. Все отвернулись от наследного принца Сяньлэ, и когда Цзюнь У использовал именно это - привычное ему, - обращение, то губы под маской болезненно скривились, будто только что по лицу дали пощёчину.
Сейчас этот титул только сильнее показывает пропасть между ними. Между сияющим небожителем и опустившимся на самый низ, отвратительным демоном, который даже лицо своё боится показать, потому что не хочет, чтобы осуждение острым мечом вонзилось в его грудь.
В неё и так слишком много раз входил острый клинок этой ночью, слишком много раз предательство людей пронзало его вновь и вновь. Никого не осталось, кто бы верил в него, но когда мужчина в белых величественных доспехах заговорил о том, что пришёл на помощь, из горла вырвался странный звук: смесь всхлипа от отчаяния и смеха от абсурдности ситуации.

Особенно, когда Цзюнь У опустился перед ним на колени, всматриваясь в маску, за которой прятался пристыженный бывший небожитель, а затем коснулся пальцами шеи.
От прикосновения к проклятой канге по всему телу, хоть это и сон был всего лишь, прошла волна тока, рука непроизвольно дернулась, то ли пытаясь остановить мужчину, то ли желая схватить его за запястье и прижать ладонь к своей шее. Чтобы тот сжал её до хруста и прекратил эти мучения. Это проклятье бессмертного тела делает существование только хуже.
Весь ему ничем не помочь больше. Никак не спасти. Он обречён скатиться во мрак мстительного желания обернуть жизнь государства Юнань во тьму.

Как Белое Бедствие сделало с его собственным, он собирался собрать огромное количество духов и выпустить их, чтобы те заразили людей своей затаенной злобой, и новое поветрие ликов распространилось по стране. По людям, что заслуживали такое. Кто знает, быть может государство Сяньлэ сделало что-то тому, кто доводил принца до безумия, не остановившись даже после того, как пала власть, как погибли император с императрицей, как отвернулись все друзья, все последователи и остатки его собственного народа.

– Прошу, поднимитесь на ноги, я не заслуживаю того, чтобы вы стояли передо мной на коленях. - Тихо сказал человек за маской, но затем дрожащие пальцы всё же потянулись к ней и отвели в сторону, обнажая перед Цзюнь У то, что пытался спрятать её носитель. – Как и вашей помощи я не стою. Разве вы не видите? Мне уже ничем не помочь…

Под маской было бледное, [с нездоровым блеском] глазами и потрескавшимися до крови губами, но всё же лицо Се Ляня. Хотя он не хотел бы видеть его никогда, не мог продолжать делать вид, что Цзюнь У не догадался, к кому пришёл во время сна.

– Вы не смогли бы помочь мне, вы и так слишком много сделали для меня. Нельзя, чтобы на Небесах решили, что я ваш любимчик. Тем более, что я собираюсь сделать то, с чем вам нельзя мне помогать. - Се Лянь, он же самопровозглашённое Белое Бедствие, горько усмехнулся, наскоро облизывая постоянно саднящие губы. Кажется, или в присутствии Цзюнь У его тело начало выглядеть лучше? Будто стыдно было представать перед ним в том виде, в котором находилось его тело в реальном мире, и он хотел улучшить картинку. Какие глупости.
– Я боюсь, когда я расскажу вам, что меня беспокоит, вы достанете меч и разрубите меня пополам. А потом найдете меня на земле, и повторите тоже самое. Только я прошу, не мечом, Владыка. - Боль отразилась в его глазах, и непрошенная слеза скатилась по щеке, скорбя об истерзанном теле. - От ваших рук я готов принять, что угодно, даже смерть. Кажется… из всех лишь вы остались, кто в меня верит.

Белое бедствие встряхнул руку с маской и поднес её к лицу, но не закрыл полностью, лишь нижнюю половину и произнёс: - Я собираюсь выпустить проклятье поветрия ликов на государство Юнань.

Отредактировано Hua Cheng (Четверг, 24 февраля 00:53)

understand (can't you tell I've l o s t my way)
understand (look at me there's
no denying)

Цзюнь У назвал себя наставником, и от этого в душе затрепетала надежда. Необъяснимым образом, но сам Владыка относился к такому потерянному и недостойному называться небожителем существу с самого начала очень внимательно. Ещё когда Его Высочество наследный принц Сяньлэ делал свои первые шаги, они были под присмотром тёмных глаз.

Как же мог сохранять Цзюнь У веру в него даже после того, что он натворил? Как же мог продолжать относиться к нему с заботой, если видел, как низко пал "Сяньлэ", как дрожит от ненависти его тело, как обманчиво холодна его кожа. Он не должен был испытывать гнев, не должен был желать мести, но сейчас испытывал всё это и немного больше.
Немного смятения и смущения, покалывания в районе шеи, где обручем кожу пересекала чёрная канга. Но в тот же миг, что с губ Владыки слетели слова об ответственности, Безликое Бедствие вдруг ощутил себя вознесшимся на небеса: всё его тело наполнилось давно забытым ощущением духовной силы, и будто заново делающий первые шаги, он растерянно опустил взгляд на свои руки.

– Владыка, я… - но ведь во время низвержения он получил эту кангу, заслужил её, неужели Цзюнь У решил, что теперь необходимости в ней нет, - … я не отступлюсь. И мне нет места на э т и х небесах.

Он не ожидал, что в его теле найдётся столько яда, чтобы выплеснуть его наружу с этими словами. Где-то наверху среди других небожителей ходит Му Цин, что клялся быть с ним рядом, но не выдержал падения принца. Как они могут быть рядом, не убив друг друга. Или же речи о вознесении нет? Но тогда для чего Цзюнь У вдруг дал ему эту свободу.

Но затем Белое Бедствие услышал открытое разрешение делать так, как хочет. Слова поддержки от Владыки тому, кто стал практически демоном, звучали чужеродно и неестественно, но таким мёдом лились на одинокую истерзанную душу…

– Если Владыка Цзюнь У решит что-то сделать, его никто не сможет остановить… но почему? Неужели вы поверили бы мне, если бы я сказал, что люди не стоят того, чтобы их спасли? Что стоит им дать выбор, они решат спасти свою жизнь, отняв жизнь другого? - Белое Бедствие задрало голову вверх, смотря на своего последнего верующего и одновременно того, кто должен был стать его палачом, но не стал. - Они убили меня. Они убивали меня вновь и вновь, и чем меньше я становился похож на человека, тем проще им было пронзать моё тело клинком. Он держал меня, Владыка, держал, пока меня убивали. Я хочу… я хочу наказать их за то, что они превратились в зверей, я хочу, чтобы улицы залились кровью, как тогда. И я буду ходить средь них, упиваясь их болью, видя их страдания, как я страдал от их безразличия и животной жестокости!

Лицо его исказилось гневом, когда он сам того не замечая, вцепился пальцами в края белого доспеха Цзюнь У, пытаясь приблизиться к нему, чтобы заглянуть в его глаза и найти там… что?

– Неужели вы позволите мне отомстить целому народу? Неужели позволите стать демоном для них, как божеством я был когда-то для тех, кто сжёг мои храмы, разрушил мои статуи? - Белое Бедствие почувствовало, как тихий смех начал рваться из груди, - Чем я лучше Его? Я хочу убить Его тоже, хочу сразиться с ним и вырвать его сердце. Убивать, пока я не прощу его.

Прекрасное лицо Цзюнь У так близко, потому что Белое Бедствие встал на цыпочки, подтянувшись за переднюю часть доспеха.
– Во мне столько гнева, что я сгорю изнутри, если не дам ему выхода. Я чувствую, как горю, и хочу забрать с собой тех, кто это заслужил. Очистить их огнём.